Могуто-камень или Нескучное лето в Малых Вещунах

От нарисованной перспективы «пучка» Клару замутило. Она забыла дышать ртом и вдохнула носом. С удивлением отметила, что невозможный смрад, который окатил их при открытии гробницы, рассеялся, и пахло землёй и… плесенью. Совсем как от бабушкиной фотографии.

— Кларисса! — горячо увещевала тем временем Гоша. — Ради меня! Ради Гретхен! Ради самой себя! Ведь ты любишь эту жизнь без разделений на чёрное и белое, на бурлаков и ахногенов. И хочешь, чтобы все жили в гармонии и были счастливы! Добрейшая душа, у тебя сейчас есть возможность сделать этот мир справедливей, чище и свободней!

Гошины глаза излучали любовь и гордость. Она крепко держала её за плечи. Клара вдруг почувствовала, как Гошина сила, несравнимая ни с чем, даже с силой могуто-камня, перетекла в неё, и она преисполнилась тем, что видела в ней Гоша. Да! Она может! И как бабушка будет гордиться ею, наконец-то!

Но полицмаги!.. Эти вездесущие ищейки с нюхом на магию…

— Если что – свалишь всё на меня и на Иннокентия! — решительно тряхнула растрепанной шевелюрой Гоша, будто услышав её страхи. — Скажешь, что мы заставили. Нас всего лишь оштрафуют, а ты останешься вне подозрений.

— За кого ты меня принимаешь вообще, Наташа Георгиева?! — сурово, почти как бабушка, спросила Клара и вырвала листок из Гошиных рук. Разлапистые каракули впервые в жизни обрели очертания понятных букв.

— Вивамус![1] — прочитала она и почувствовала, как отдался вибрацией звук слова внутри.

Острой молнией сверкнула свежая мысль – она пристроила могуто-камень прямо в дыру в рёбрах трупа, где когда-то билось сердце, опустила обе руки в раскрытый пакет. Когда вязкая гелеобразная масса поглотила их, зачерпнула ладонями варево и бережно перенесла на скалящийся череп.

— Вивамус! — снова проговорила она.

Камень пыхнул красным, просвечивая изнутри истлевшие ошмётки кожи, и погас, снова пыхнул и снова погас. Клара размазывала бурду по черепу, тщательно протирая каждую впадину, трещину и бугорок. Тёплая желеобразная масса таяла и будто сама двигала руками Клары, подсказывая, как лучше, как правильней намазать, меняла цвет с густо-болотной на прозрачную, разжижалась и впитывалась в коричневые иссохшие пергаментные покровы. Кожа насыщалась, светлела, обретала живой вид, кости белели и будто бы крепчали. Она прошлась по шейным позвонкам, ключицам, рёбрам, правой руке и… опустив в очередной раз руки в банку, обнаружила, что варево закончилось. Соскребла со стенок, получилось с ладошку, повернула скелет и промазала позвоночник, полагая, что он нужней.

— Вивамус!

Кожа на лице, вернее на той части черепа, что раньше им была, почти полностью восстановилась и имела землисто-серый оттенок. Вырисовался даже нос с ноздрями, который оказался с горбиной и довольно острым. Волевой чуть раздвоенный подбородок являл на свет задорную ямочку. Однако восстановить эстетику рта и губ не получилось, и жертва магии продолжал скалиться белыми и здоровыми теперь зубами, среди которых на верхней челюсти не хватало трёх передних резцов. На правом виске зияла рваная дыра, сквозь которую поблескивала кость, одного уха не было, а второе висело разваренным пельменем. Глазницы по-прежнему зияли темнотой. Шею, костлявые плечи и правую руку с натягом можно было назвать сносными, но вот дыра в груди не затянулась, моргала могуто-камнем и освещала крепкие белые рёбра, с ошмётками невызревшей кожи.

Труп оставался недвижим.

Клара вопросительно посмотрела на Гошу.

— Ну-у-у не знаю, — протянула та. — Я делала всё строго по рецепту. Может, в нём с дозировкой напутано?

— Просто обычно, прежде чем оживлять сразу бегемота, тренируются сначала на кошках или крысах. Бабушка тебе, конечно, это не сказала?!

— Кстати, о кошках! Хорошо, что напомнила, — спохватилась Гоша. – Вот, возьми. Согласно рецепту.

Она ловко выудила из кармана и протянула баночку с полупрозрачной жидкостью, в которой Клара разглядела плавающие глазные яблоки и длинный извилистый отросток, раздвоенный на конце.

— Ещё что-нибудь, о чём ты позабыла?

Гоша нахмурилась, сосредоточенно что-то вспоминая. Сарказм проносился мимо, как Клара ни старалась. Кажется, действительно было что-то ещё.

— О, нет! – простонала Клара. – Гошенька! Да как же ты затеваешь такое дело, не подготовившись как следует?!

— Погоди, может это и не имеет значения… Видишь ли. Ты всё правильно сделала. Три раза произнесла заклинание. Только в третьем разе было написано ещё одно слово. А я как-то не подумала… Оно тоже может быть важно, да?.. Ах, Кларисса, какая же я тупица!

— Думаю, именно поэтому твой профессор Кравцов до сих пор не ожил. Какое слово? Только сосредоточься, прошу тебя! Даже одна неверная буква может иметь необратимые последствия!

— Хорошо-хорошо! Конечно!

Клара с изумлением видела на лице подруги растерянность и испуг – большей несовместимости и представить сложно. Гоша пошарила в кармане и достала огрызок карандаша, послюнявила его и добавила ещё одно слово.

Клара, дрожа от отвращения, достала склизкие глазные яблоки, по очереди вставила их в провалы черепа, вложила между зубов длинный отросток, который оказался языком какой-то совсем не мелкой змеи — «Гоша, видимо, продала душу спекулянтам, чтобы добыть это в такие сжатые сроки» — взяла протянутый листок, и громко, тщательно проговаривая каждую букву произнесла:

— Вивамус эт амор![2]