Вампирская собственность

Собственное поражение было подобно смерти. Когда на Дарина надели ошейник из валимера, он понял, что окончательно проиграл. Если бы не укротитель магии, он положил бы еще парочку кровососов, прежде чем отдать концы. Но теперь… Теперь его ждало не заслуженное воссоединение с праотцами, а позор и муки в плену.

Утешало только одно – вампиры не вполне понимали, с кем связываются. Если бы они сознавали все риски, не потащили бы его в свое логово. Не попытались бы сделать марионеткой.

Впрочем, Власс возможно и догадывался о тайном оружии Дарина. По крайней мере, он знал, что укротив его магию, он не изменит сути – охотник так и останется детищем ангела и человека. И пусть у него больше нет светоносной силы отца, но кровь родителя при нем. Она всегда будет течь в его жилах и не позволит сдаться без боя.

Когда его поставили на колени перед алчной сучкой Кайзи, он усмехнулся. Он уже видел в ее глазах безумие. Эта дамочка всегда была неосторожна в своих желаниях. Дарин догадывался, что он поймает ее именно на этот крючок. Вот только он не подозревал, что самому придется выступить в роли наживки.

«Что ж, – злорадно думал охотник, когда Кайзи прокусывала его губы, ставя на них метку собственности. – С удовольствием понаблюдаю за закатом самого древнего из вампирских кланов».

Дарин понимал, что утащить за собой в преисподнюю всех древних ему не удастся. Но он ликовал, осознавая, что лишил Власса младшего брата, а теперь погубит и сестру. Оставшись без родичей, с одними лишь новорожденными прихвостнями, он не сможет противостоять ордену светоносных и рано или поздно станет их добычей.

Чего еще мог желать охотник, потративший больше сотни лет на истребление нечисти? Казалось – ничего. Но это было утопией. Стоило Кайзи отлипнуть от его окровавленных губ и прочитать пафосную речь о возмездии, как Дарин понял, что у него осталось одно незаконченное дело, которое он уже не сумеет завершить. И осознал он это, увидев около трона ту самую хрупкую девушку, что повстречал на кладбище.

Она глядела на него широко раскрытыми глазами. Она плакала, будто это не его, а ее сейчас унижали прилюдно. Девушка, похожая на печального ангела, кусала свои губы, смотря, как тащат его к вампирскому трону. Ее била мелкая дрожь, лицо было бледным, а в глазах читался такой ужас, какого Дарин не встречал еще ни у одной из вампирских жертв.

«Она боится за меня», – безошибочно понял охотник, когда пятеро громил заставили его пасть перед троном Власса.

Глава клана успел устроиться на своем месте, пока сестричка наслаждалась подарком, и сейчас взирал на Дарина свысока. Но в его взгляде не было ни ухмылки, ни пренебрежения. Догадки охотника о том, что Власс осознает опасность, подтвердились.

Еще ни разу вампиры не пленяли светоносного. Нескольких его братьев убили. Одного как-то ранили, но оставили погибать в горах, зная, что он не выживет. Но никогда вампиры не решались пленять дитя ангела. Их берег инстинкт самосохранения, который подсказывал, что игры со светом опасны. Ему можно противостоять, его можно пытаться погасить, но ни в коем случае не стоит тащить фитиль в собственный дом.

Свет и тьма созданы антагонистами, они должны оставаться по разные стороны бытия.

Судя по хмурому взгляду Власса, он это понимал. Вот только усмирить аппетиты сестры не мог. Как не мог оставить безнаказанной смерть брата.

Будь Дарин простым охотником, он предложил бы ему убить себя быстро, чтобы не накликать беду на весь клан. Но он был истинным борцом с тьмой, а потому, проникнув в их логово, намеревался продолжить сражение. По-своему, тихой сапой, но продолжить.

Дарин не страшился смерти, он лишь хотел забрать с собой как можно больше кровососов. Но так было, пока он не увидел ее восхитительных, неповторимых глаз. Настолько чистых, настолько глубоких и в то же время печальных, что, глядя в них, становилось очевидным, за что стоит бороться.

Всю жизнь Дарин убивал вампиров просто потому, что так велел его рок. Это было судьбой всех светоносных. Их для этого и создавали. Но только заглянув в глаза белокурой девушки с кладбища, он осознал, за что в действительности дрался бы без остановки. Не за абстрактное человечество. Не за саму жизнь против смерти, а за эти вот печальные и влажные от слез глаза. За эту нестерпимую синь небес, которая сияла в них напоминанием о доме. За то, чтобы эти глаза не блестели от слез. Никогда!

За это не то что жизнь, душу можно было отдать! Но как это сделать, будучи в кандалах?!

Дарин стоял перед ней на коленях, утирая рукавом окровавленные губы, и мысленно извинялся за собственную слабость. А она оплакивала его поражение.

То, что девушка оказалась фавориткой Власса, не удивило Дарина. Такую редкостную дичь мог иметь в своем распоряжении только глава клана. Охотник знал, что она уже свела вампира с ума. Не понимал он только одного – как тот держится, находясь рядом с ней. Даже Дарин чувствовал запах ее колдовской крови, хотя стоял дальше Власса и не был обладателем сверх чуткого обоняния.

Еще на кладбище охотник понял, что вампиры напали на след ведьмы. Он тоже почуял запах ее крови. Она была особенной, сильно отличалась от человеческой и заводила кровососов не хуже хмеля. И хоть таланты девушки оказались совсем ничтожны по причине того, что она их не развивала, кровь делала свое дело – лишала вампиров рассудка. Но если простые подданные Власса усмиряли свои аппетиты из страха перед старшим, то древние держались за счет натренированной воли.

Дарин видел, как у Власса распахиваются крылья носа, как сжимаются челюсти, и знал, что в штанах у того сейчас жутко тесно и, возможно, даже влажно. От одного лишь аромата ее крови мог кончить даже древний. Вот только Власс Ешич был самым древним из всех вампиров. Он перенес не одно заточение в склепе, воскрешался десятки раз и десятилетия проводил в беспамятстве, лежа в гробу. Он испытал столько, что теперь мог какое-то время противостоять собственной жажде.

Только природу свою он победить не мог. И Дарин с ужасом понимал, что Власс уже испробовал эту нежную девушку и даже поставил на ней печать собственности. Прямо здесь, в этой зале на глазах у всей свиты.

Он истязал бедняжку, заставляя подчиняться его низменным желаниям. Он позорил ее при всех, укореняя в сердце мысль о том, что тьма сильнее света. Он повергал ее в пучины собственной низменности. И все же не сломил. Она по-прежнему оставалась человеком. Нет – ведьмой! Пусть и не обученной, но ведьмой, а их сломить гораздо сложней. Даже познав порочную любовь древнего, они возвращались к себе, как только тело их расщепляло яд.

Вот и эта милая, ранимая и напуганная девушка сидела сейчас у трона Власса, рядом с другими поверженными одалисками, но все еще оставалась свободной. Где-то в глубине души она боролась за свое сердце и волю. Она все еще на что-то надеялась, пусть и не осознавала этого. Не могла не надеяться. По крайней мере, так хотел думать Дарин. Он просто не мог представить это совершенное существо порабощенным.

Но то, что охотник не мог нарисовать в своем воображении, готово было случиться наяву. После долгой и утомительной охоты на него вампиры настолько устали, что им требовалась разрядка, и, конечно, Власс не стал довольствоваться своими бывшими рабынями. Он оставил красивых, хоть и немного изможденных девиц без внимания. И как только нагляделся в упрямые глаза Дарина, перевел взгляд на девушку.