Попаданка под развод с чудовищем

Как же назвать девочку? Я внимательно рассматриваю ее. Черненькая, круглолицая, тоненькая и длинненькая. Еще добрая, судя по всему, несмотря на жуткие акульи зубы.

О, акула — Акулина! Может, так назвать?

Ну, нет, буду говорить «Акулина» и вздрагивать, вспоминая три ряда остро заточенных клыков. Не годится. У меня и так нервы натянуты до предела, не стоит добавлять себе раздражителей.

Так-с, тинка… Что в рифму идет? Тинка — Динка — Пинка — Полинка. Что еще? Тинка — резинка — картинка — корзинка — картонка — собачонка… Почти Маршак со своим детским стишком выходит. Все не то…

— Пятница! — торжественно объявляю преданно глядящей на меня девочке. — Ты будешь Пятницей.

То, что нужно! Тем более, я попала сюда аккурат в этот день недели, а девочка чем-то похожа на единственного друга Робинзона Крузо: черненькая, наивная, преданная…

— Пи-ят-ни-сся… — по слогам выговаривает незнакомое слово тинка. — Мадам хочет дать мне имя? Пиятнися?

— Да, Пятница. Это твое личное имя, — повторяю твердо. — Я тебе его дарю.

Некоторое время новоокрещенная Пятница стоит, хлопая на меня глазами. Потом вдруг закрывает лицо руками и, тоненько взвыв, кидается прочь из комнаты. Я остаюсь смотреть на захлопнувшуюся за ней дверь и с ужасом думаю, что сделала что-то плохое.

Вдруг нельзя тинкам давать имена? Что, если это убьет девочку? Или еще какой-то вред нанесет, а я полезла со своей инициативой, куда не просят!

Ой-ой! Натворила я дел, похоже!

Ноги вдруг становятся ватными. Колени подгибаются, и я шлепаюсь попой обратно на кровать. Несколько секунд сижу, ничего не видя перед собой, потом складываюсь пополам, утыкаюсь лицом в ладони и начинаю рыдать…

Не знаю, сколько я так сижу, проливая слезы. Плачу от переживаний за тинку, которой по неведению сделала что-то плохое. От страха за себя и свое непонятное положение. От ждущей меня неизвестности, которая страшит больше самого откровенного кошмара. В общем, от всего сразу.

— Мадам, — врывается в мои всхлипы тоненький голосок.

Я вскидываю голову и таращусь на стоящую передо мной тинку. Живую, здоровую и даже улыбающуюся. Одетую, почему-то, в красную тунику. Очень мятую, пыльную и местами дырявую, словно ее погрызла моль. Но зато алую, как закат над морем!

— Тинка, ты жива? Какой красивый наряд у тебя, — бормочу, выпрямляясь.

— Почему мадам плачет? — пугается тинка, разглядев мое мокрое лицо. Присаживается передо мной на корточки и рассматривает меня своими фиолетовыми глазищами.

— Наверное, я зря дала тебе имя, да? — вздыхаю я, вытирая слезы. — У вас это нельзя? Я сделала тебе плохо?

— Мадам сделала тинку счастливой. Пиятнися — самая счастливая тинка в замке! — девочка улыбается еще шире и вдруг гладит меня по голове.

— Точно все в порядке? — недоверчиво переспрашиваю.

— В порядке! — девочка вскакивает на ноги и начинает кружиться передо мной. — Красивое платье у Пиятниси?

— Очень! Откуда такое?

— Это платье моей бабушки. У нее тоже было имя: Верьунчик, ее мадам так назвала! А теперь и у меня есть, поэтому я могу надеть красное платье, — девчонка вдруг шмыгает носом и падает передо мной на колени.

— Э, э, ты что?! — я хватаю ее за руки и пытаюсь поднять.

— Нет, мадам, тинка должна выразить свою благодарность! — верещит девочка, упираясь и распластываясь по полу.

— Да хватит тебе ковер протирать! Уже отблагодарила! Одно то, что ты жива и здорова, уже для меня счастье, Пятница! — я снова тяну ее с пола, и на этот раз она слушается. Поднимается на ноги, складывает ручки перед грудью и смотрит на меня с обожанием.

Я тоже смотрю и думаю о произошедшем. Значит, если тинке дать имя, то она может носить красное платье. Еще здесь уже была тинка с именем Верунчик... Похоже, я не первая попаданка в эти места. То есть, это была одна из двух предыдущих мадам. Тех, что померли…

В этом месте я ежусь от пробежавшего по спине неприятного озноба, а правую ладонь опять колет болью. И не зря колет: дверь комнаты с грохотом распахивается, и на пороге вырастает фигура с мечом в руках. Варбрель!

Выглядит он кошмарно: в черных глазах вспыхивают сине-зеленые, с желтым отливом всполохи, рот безобразно кривится. По лицу пробегают злые судороги, искажая его до неузнаваемости.

Мужчина молча шагает в комнату и, глядя только на тинку, идет в нашу сторону.

Пятница сдавленно ахает и начинает испуганно метаться из стороны в сторону, ища, куда сбежать. Потом принимается пятиться, глядя на приближающегося мужчину, как кролик на удава.

— Э-э, господин Варбрель, что вы делаете? — я пытаюсь загородить собой перепуганную девочку.

Не отводя взгляд от тинки, мужчина протягивает ко мне затянутую в перчатку руку. Мощный толчок в грудь, и я отлетаю в сторону, врезаюсь в стену и, потеряв равновесие, падаю на пол.

Сидя на полу, я держусь за ушибленную грудь и в ужасе смотрю, как мужская рука обхватывает тонкую черную шейку и начинает ее сжимать... Пятница хрипит, дергается...

— Быстро снимай это платье, — бешено рычит мужчина.

— Нет, мадам дала мне имя! Я могу носить красное платье! — отчаянно сипит девочка.

Тонкие черные пальчики судорожно царапают по грубой коже перчатки, пытаясь оторвать от себя мужскую руку.

«Он ее убьет!» — мелькает у меня паническая мысль. Я кое-как, держась за стенку, встаю и хриплю:

— Убери от нее руки, Варбрель! — делаю шаг в его сторону, и тут мой взгляд падает на тяжелую вазу, стоящую на консоли.

Недолго думая, хватаю ее, прижимаю к груди и за спиной Варбреля карабкаюсь на кровать. Покрепче упираюсь ногами в матрас, поднимаю вазу обеими руками и с силой опускаю на мужской затылок.

«Хрусть!»  звучит очень громко и страшно.

Варбрель замирает. Рука, сжимавшая горло Пятницы безвольно падает, и мужчина начинает медленно-медленно поворачиваться ко мне. Я стою, прижав к груди руки, и с ужасом гляжу на его лицо, по которому с волос стекают красные струйки.

Мужская рука снова поднимается и тянется к моему горлу.

«Вот теперь тебе точно конец, звезда Аделаида!» — приходит в голову равнодушная мысль. В следующий момент руку обжигает болью, пальцы сами по себе сжимаются в кулак, и, размахнувшись, я бью мужчину в лицо.

Удар выходит, скажем прямо, так себе, слабенький. Но эффект вызывает потрясающий: мой кулак врезается в мужскую щеку точнехонько камешком бабушкиного кольца. Царапает по коже и...

От соприкосновения с кольцом кожа на щеке Варбреля словно взрывается. Будто по мрамору, по ней во все стороны начинают бежать толстые, извилистые трещины. Глаза Варбреля с яростью и ненавистью смотрят на меня, и я бью еще раз, теперь уже сознательно целясь в него кольцом.

— Ах ты, маленькая пришлая дрянь... — хрипит мужчина. — Ты еще пожалеешь, что сделала это. Теперь тебя ничто не спасет от чудовищ...

Черные глаза медленно закрываются, и тяжелое мужское тело обрушивается мне под ноги. Несколько раз дергается и затихает.