Хозяйка "Хромой Жабы" - 1. Марго

Дед был еще жив. Хрипло и тяжело дышал, но смог сесть на кровати, и держал в руке нож, причудливый такой.

Я села на табуретку рядом с ним и протянула ему бокал. Но вместо того, чтобы взять его, он резанул свою ладонь и сердито прохрипел, когда я отпрянула:

— Бокал держи!

Я снова протянула бокал, и он выжал из порезанной ладони несколько капель крови. Потом так же резко сказал:

— Руку давай!

А со мной что-то такое случилось — до сих пор не пойму. Начиная с момента, когда я увидела трактир, все происходящее становилось за гранью реальности. Сердце у меня колотилось как чумное. А мозги будто тиной покрылись. Он рыкнул на меня, а я и слово против не посмела сказать. Протянула руку. Это теперь я понимаю, что не сделай я тогда этого, возможно, все пошло бы иначе. Текла бы моя жизнь и дальше, по своему обычному маршруту. Но я протянула.

Этим же ножом он полоснул руку и мне. В ту секунду я думала, что умру. Но нет, -– руку просто ожгло. А он сказал:

— Теперь, парень, все это твоя забота, твой геморрой. А я ухожу.

— Я не парень, — пискнула я.

Он вскинул подслеповатые глаза на меня, сжал руку до боли, но было поздно. Капля крови упала в бокал, и все намешанное в нем закрутилось, распалось на отдельные части, снова перемешалось и стало прозрачной водой.

— Что ты голову мне морочишь? — прохрипел он. — Данька – это ж Данил!

— Евдокия, — жалобно проскулила я. — Не Дунькой же мне зваться.

— А волосы почему такие короткие? Чистый же пацан!

— Мо-одно.

— Ох и дура ты, Евдокия! Невозможная дурища!

Некоторое время он тяжело дышал и слепо смотрел, вроде на меня, а вроде и нет. Мою руку он по-прежнему крепко сжимал, так, что она немного затекла. Я попыталась ее высвободить, но он сжал еще сильней.

— Вот что, — сказал он, наконец. — Доверимся Создателю. Раз он привел тебя ко мне, значит так тому и быть.

Не отпуская моей руки, он взял бокал и выпил из него половину.

— Пей! — приказал он.

И я снова не посмела его ослушаться. На вкус это была обычная чистая вода, как в бутылках развозят, без запаха и вкуса.

— Волей, данной мне, нарекаю тебя Смотрителем. И передаю тебе все, чем владею, — прошептал дед Вася и умер.

Глобус снова ожил и издал свое громкое “Боммм!”

Все, что потом происходило, казалось мне кошмаром. И с ума я не сошла только по одной причине — я была уверена, что сплю, и что все это плохой сон. Потому что правдой это никак не могло быть.

Дед еще некоторое время сжимал мою руку, пока не обмяк и не завалился назад, спиной на стену.

Ворон сел к нему на макушку, потоптал редкие седые завитушки и каркнул:

— Скор-рую! Кар-ра-бинеров!

Я, кажется, ничуть не удивившись тому, что он говорит, позвонила по номеру “112” и сказала, что мой дедушка, смотритель кладбища, умер. Ворон пересел ко мне на плечо и сказал:

— Поздррравляю!

Издевается, стервец, — подумала я, и подыграла ему:

— Имей совесть! Его тело еще не остыло!

— Кор-роль умерр! Да здр-равствует кор-роль!

— Королева тогда уж, — ответила я, сняла с шеи деды Васи блямбу на веревочке, и хорошенько ее рассмотрела.

Она походила на большую монету, с отчеканенным тем же шаром с заплатками, и орбитой с шариком поменьше вокруг него. Металл потемнел от времени, с медным отливом, тяжелый. Я надела его себе на шею и показалось, что меня придавило тяжким бременем.

— Что это?

— Адаптер.

— М-м-м. А зачем?

— Узнаешь в свое время.

Возникла мысль, что происходящее имеет какой-то смысл, и серьезней, чем дурацкие шутки ворона.

— Что он имел в виду, когда сказал, что нарекает меня Смотрителем? — спросила я ворона, который по-прежнему шелестел крыльями у меня на плече и неприятно на нем топтался.

— Некрррополь! — каркнул он. — Ар-р-ртефакт! Кр-р-руг замкнулся!

— Ничё не поняла!

— Дур-ра!

— Сам дурак! — обиделась я и смахнула его с плеча.

Потом приехала “скорая” и констатировали смерть от сердечного приступа.

Потом приехала полиция и констатировали смерть от сердечного приступа.

Я отвечала на все вопросы почти честно. Почти — потому что мне казалось, что назваться двоюродной внучкой покойного было правильней, чем рассказывать – кто я, и как тут оказалась. Документы у меня никто не спросил. А его документы я нашла в ящике конторки. И почти не удивилась, прочитав его фамилию — Адов.

Адов Василий Степанович.

А в моем паспорте значилось: Адова Евдокия Степановна.

Даже, если кто и спросил бы у меня документы, вряд ли возникли бы сомнения.

Вся эта суматоха длилась несколько часов. Ворон куда-то испарился, и возник только, когда входная дверь закрылась, и в доме наступила тишина.

Я сидела в кресле и таращилась перед собой, пытаясь осознать все, что произошло. Ходики показывали почти двенадцать ночи.

Передо мной появился дым, потом сгустился и в следующий миг птиц вспорхнул и попытался сесть ко мне на плечо. Но я про “дуру” пока не забыла и плечом недовольно дернула. Тогда он уселся мне на руку. Наглец! 

 — Прррости! — чирикнул он совсем другим тоном.

То-то же!

— И что теперь? — спросила я милостиво, смутно подозревая что это еще не конец.

— Поминки! — сказал ворон задушевным и вполне человеческим голосом. — Что ж еще. И поторопись. Все уже собрались.

— К-кто все? Г-где собрались? — спросила я, испугавшись. Пришлось снова напомнить себе, что все это затянувшийся нелепый сон.

— В трактире, конечно. В “Хромой жабе”.

— А я... А мне...

— Надо-надо, — торопил он каким-то совсем уж человеческим и проникновенным голосом. — Конечно надо. Только тебя все и ждут... Задерживаешь честную публику, между прочим. А ведь некоторым было совсем не просто... прийти. Заставляешь ждать... Такое неуважение.