Говорящая с призраками: Дитя Ноктурны

Премьера балета должна была состояться через неделю. Наташа репетировала как безумная, до кровавых мозолей, до полного бессилия, лишь бы не думать, не вспоминать, не тосковать. После репетиции падала на руки приходившего за ней мужчины. Он оказался реальным, этот мужчина из снов. Появился на пороге ее квартиры сразу после звонка из полиции, до приезда комиссии по делам несовершеннолетних. Сказал, что будет с ней всегда.

Она тогда ничего не могла понять и осознать, все было как в тумане. Смутная надежда, что мама найдется, таяла с каждым днем. Ограбление, убийство брата и похищение матери — это слишком много для одной потерянной девочки. И появление Ролана казалось подарком свыше. Он представлялся всем ее дядей. Нужные документы появлялись у него на руках по первому требованию. Да и особых препятствий чиновники ему не чинили: стоило ему взглянуть на женщин, как они становились послушными и ласковыми; печати, бумаги — все было решено в краткие сроки. И он стал ее опекуном. В балетной школе его появление было всякий раз событием: высокий, красивый, широкоплечий, притягательный. Мамочки тайком вздыхали, когда он проходил мимо, преподавательницы таяли, балерины перешептывались и обсуждали его.

Он забирал ее, иногда выносил на руках, закинув на плечо ее сумку. Наташа лишь устало улыбалась. В машине ее всегда ждал заботливо упакованный термос с чаем, фрукты или печенье, чтобы перекусить.

Он был рядом, но был молчалив, задумчив, все время насторожен, словно ждал опасности отовсюду. Она видела: он охранял ее, но от кого — не знала. И, чтобы не думать, тренировалась без устали и надеялась, что в день премьеры случится чудо, и мама появится в зале. И все будет хорошо. Но без папы и Саши… Без них… без опоры… как что-либо могло быть хорошо?

Ролан крепко обнимал ее, заботился о ней, но больше не приходил ночами, разве только если ей снились кошмары. Тогда сквозь сон она ощущала, как он ложился рядом, прижимал ее к себе, и страшные сны уходили. Оставался только он, его объятие, его такая странная забота.

— Кто ты? — спрашивала она.

— Это не важно, — отвечал он.

— Почему ты заботишься обо мне?

— Потому что у меня нет другого занятия.

Она подозревала, что пока он ждал ее с репетиции, уступал окружавшим его одиноким женщинам: иногда она ревниво замечала легкую небрежность в его одежде. Когда она попыталась возразить, он сухо ответил:

— Это моя природа. Я создан для похоти. Ты — нет.

— А для чего создана я?

— Ты — танец.

И он посмотрел на нее с такой тоской и обожанием, что Наташе нечего было возразить ему. Она и сама подчас переставала чувствовать, что она человек, что у нее могут быть обычные человеческие отношения и жизнь. Семья исчезла, Наташа оказалась одна, и был Ролан, за которого она держалась, как за спасательный круг. Подружки не знали, как реагировать на ее горе, на ее успех, и оставили в покое. И был только танец.

Мрачная история Жизели, которая раньше ей не нравилась, теперь обрела новые оттенки. Наташа стала понимать девушку-призрака лучше. Жизни у обеих практически не было: только танец, которому можно отдать всю страсть, одиночество, отчаяние, боль. И она танцевала Жизель с каждым днем все лучше. Преподаватели говорили, что если раньше сомневались насчет Наташи, потому что не чувствовали в ее подаче Жизели чувств, то теперь она сама была воздушным призраком, продолжающим испытывать человеческие чувства, все еще любящим, несмотря на пережитое предательство.

Инкуб глаз не сводил с нее в танце, когда ему разрешали приходить, он посещал все репетиции. Наташа парила над сценой, едва касаясь ее кончиками пальцев, воздушная и неземная. Он преклонялся перед плавностью ее рук, поворотом головы, который выражал отчаяние и боль, смирение или протест. Она словно перевоплощалась или, точнее, теряла плоть, потому он не испытывал влечения к ее телу. Но дать определение тому чувству, что теплилось в нем, вспыхивало при взгляде на нее, заставляло заботиться о ней, он не мог. Инкуб не знал любви, у него просто появилась необходимость заботиться о той, что превращалась в мотылька, птицу, бестелесного призрака, стоило выпустить ее из объятий. Прекрасная! Гибкая! Все в нем замирало, когда она летела спасать своего любимого, зная, что они не будут вместе.

Инкуб слышал, как шептались балетмейстеры: рождается новая звезда балета. И он гордился тем, что внесет лепту в рождение прекрасного, потому что никогда ничего не создавал в своем долгом существовании, которое теперь казалось ему пустым и бессмысленным до того дня, как он проник к девочке в спальню.

Одному ему было известно, что стоит за великолепием танца Наташи. Именно он снимал с нее пропитанные кровью пуанты, перебинтовывал ее мозоли, носил на руках, чтобы неземное и воздушное существо, оправившись, снова взлетало с его ладоней и парило по сцене.

И вместе с тем глухая тревога не оставляла его. Словно заноза сидела в душе инкуба мысль: они найдут их. Но кто эти «они», он не знал. Только понимал, что с их появлением произойдет нечто страшное и неотвратимое, что нарушит состояние хрупкого равновесия, которое удалось ему создать для Наташи.