Серый кардинал

  В чайной царила духота и приторный запах аргилы (прим. кальян), доносившийся из соседних комнат, раздражал дыхание. Для встречи было выбрано нейтральное место, и то всех воинов заставили оставить оружие на входе. Но теперь, когда мы покинули заведение, стало ощутимо легче дышать. Места подобного уровня располагались близко к заповеднику, и в отличие от жаркого и вечно воняющего Катара здесь было приятно находиться. Над головами проносилась стайка птиц, летевших куда-то вглубь леса. Здесь извечный шум перекрывался самой природой, и только легкий ветерок поигрывал песком, подгоняя его и слегка покрывая сочную летнюю траву.

— Ты много болтаешь, Сильвия, — сухо изрек Грегори, встав рядом.

— Плевать, — откинула голову назад. Пахло жасминами, воздух был чист и свеж, желание остаться здесь, а не возвращаться в город нарастало стремительно.

— Не подставь меня.

— Не подставлю.

— С возрастом ты становишься похожей на моего сына, — усмехается хозяин. — Но тебя приручить оказалось гораздо сложнее.

— Когда начинаем? — не стала развивать тему.

— Начинаем? Ты начинаешь, моя золотая жилка. Приглашение пришлю вместе с платьем, дорогая. Но знай, один неверный шаг, и…мы же не хотим, чтобы все узнали, кто ты, да?

— Не хотим, — ответ прозвучал равнодушно.

  Мне никогда не видать свободы, он ясно дал это понять еще в первый раз. Что я? Тот, кто не дал ее даже близкому, никогда не сжалится над обычной работницей. Я обогатила Грегори в десять раз, а с долголетием, присущим магу, буду обогащать его и дальше.

— И постарайся не пить, тебя все-таки представят, как леди из обедневшего рода, взятую под протекцию градоправителем.

— Неофициально я все-таки для многих остаюсь шлюхой?

— В сущности, ничего не изменилось.

— В сущности, да, — а потом не преминула добавить саркастичное: — А экскурс по борделям герцогу будет устроен?

— Посетить Катар и не побывать в домах терпимости? Где ты видела таких мужчин?

  Нигде. Нередко мужчины намеренно приезжали в Катар, чтобы обойти самые известные места развлечений, ведь город кишел проституцией, не было семьи, которую не затронуло бы это поветрие.

— И да, обойдись без своих обычных речей о прелестях работы. Набирать новеньких я планирую только в конце лета, толпа оголтелых девиц на пороге борделя мне не требуется.

— Тебе? И не требуется? — сыронизировала я. — Они просто не знают, что защиты ждать не придется, и ты воспользуешься даже их недостатками. Извращенцев много.

— Почему извращенцев-то? — Грегори не злился, он вообще редко злился. Он улыбался, улыбался той улыбкой, от которой все внутренности сворачивало узлом, а ноги подкашивало. Но, кажется, я давно растеряла многие чувства. — Всего лишь гость, который очень желал тебя.

  В тот день мы потеряли еще одну девушку, которая в скором времени должна была выкупить себя. Такой же маг, как и я, обладавшая силой земли. Сильная, умная, красивая. От Аделаиды не осталось почти ничего. «Почти» — потому что Грегори, сжалившись (а жалость Грегори была иногда хуже, чем жестокость), предложил ей остаться. Мужчина был по-дьявольски гениален и пускал даже непригодный на первый взгляд «товар» в оборот.

— Ты отлично знаешь, что я смогла бы угомонить этого урода, но не дал мне это сделать. Просто Аделаиды стоило опасаться, Грегори, — бросила без единой эмоции.

  Хозяин мягко оскалился. Упрощенная версия его стабильного оскала. Подхватил меня за талию и притянул к себе. Это скоро закончится, знаю.

— Моя красивая, строптивая шлюшка, — прохрипел, касаясь губ. Руки крепко стискивали талию и не давали совершить вдох. — Ты более эмоциональна, чем кажешься, зайчонок, — касаясь шеи, мужчина проводит по ней языком. — И я отлично осведомлен, что кое-кто спускается вниз и помогает моему цирку уродов, дорогая. Приглушает боль, внушает идеи о лучшем мире, кто бы это мог быть? — меня поцеловали. Сопротивляться нельзя, лишь расслабляюсь, зная, что Грегори скоро закончит. — Равнодушная дрянь, — усмехнулся он, отстраняясь. Ему подобное не нравилось, поэтому мужчина обычно меня не трогал. — Но ты им помогаешь, Сильвия, не просто так, верно?

— Их боль бесит, — холодно произношу, даже не протирая губы. Плевать. — Не дает спать, и потому я…

— Лги, если тебе так удобно, — миролюбиво соглашается Грегори, поглаживая мой зад. Сосредоточенно рассматривает припухшие губы и только после, наконец, отходит. — Может, снова подложить тебя под Даниэля, моя дорогая?

  Внутреннее травоядное раззадоривается, сжимаясь от подобия страха. Я редко что-то чувствовала, но все слетало при виде нескольких людей, и одним из них был он...

— Ты грамотно сторговалась, Сильвия, умница. Мы же хотим денег и больше власти, а с тобой и Даниэлем скоро у меня станет немерено.

Утопист. Он умел идти четко к своей цели, и удивительно, что при всех своих возможностях он еще не стал самим императором, был ли у представителей высокопоставленной семейки какой-то секрет?

— Пройдусь пешком, — сказала, заметив второй экипаж.

— Как хочешь, — отмахнулись, садясь в карету.

  После этого телохранители Грегори сели на своих жеребцов и последовали за хозяином. Такие же рабы, силу ошейников я ощущала отчетливо – в основе рабских артефактов лежала магия земли, которой у меня было немного.

  Из лесных территорий, полностью принадлежавших богатым слоям, я опять выходила в пекло, по описанию напоминающее ад, в который так любили верить на немагических территориях. Жара била с беспощадностью пустынного ветра, пыль, поднимавшаяся из-за топота лошадей и верблюдов многочисленных всадников, так и норовила залезть в рот, пришлось прикрыть лицо шарфом, взятым мной предусмотрительно. Отсюда пустая улица Шелковая с закрытыми магазинами, где торговали вещами не для простого люда, вливалась в городскую площадь, мощенную тяжелым и древним камнем серого цвета.

  В это время народ предпочитал сидеть дома, кроме торговцев, в тенях обмахивающихся опахалами, и рабов, медленно проходящих между рядов, держа паланкины, в которых сидели аристократы. Не люблю города. Ненавижу, точнее. В них много людей, у людей много мыслей, которые они ежесекундно извергают. Боль. В Катаре больше всего именно ее. Боли, уничтожающей тело, боли, сводящей с ума, боли, являющейся накидкой практически каждого жителя.

  Уселась на скамью, выдыхая и пытаясь прийти в себя посредством отстранения от чужих мыслей. Солнце палило, зато действовало лучше вина, думать о чем-то, кроме жары, я оказалась неспособна. Интересно, выживают ли красивые цветы в такую жару? Посмотрела на камень и ухмыльнулась. Мне нравилось иногда так играться, выращивая жизнь там, где ее по идее не должно было быть. Пара махинаций, и по камню пронеслась небольшая трещинка, через которую, выбиваясь к самой жизни, показался одуванчик. Желтый и яркий, как катарское солнце.

— Магичка! — воскликнул какой-то дядька с восторгом.

«Исчезни», — приказала мысленно, даже не отвлекаясь от засаживания целого поля наглых одуванов, посмевших разрушать столь древний настил. Мужик испарился. Спустя долгое время осознала, что пора прекращать, иначе перепекусь. Привстала, не без удовольствия рассматривая небольшое желтое поле, прикрывшее землю и дающее ощущение свежести. Настроение стремительно поднималось, моя стихия, видно, влияла и на желания, ведь любовь к природе ничем иным я объяснить не могла, она не исчезла с другими чувствами.

  Потянулась и медленно с грацией поплыла вперед. Мне льстило, когда окружающие сворачивали головы, пытаясь рассмотреть, нравилось ощущать себя кем-то вроде божества, проходившего мимо, но сразу же чувства срывались лавиной отвращения, будто в моей голове царила метель, перекрываемая песчаной бурей, и эти стихии давили одна на другую, сводя с ума. Возле крыльца Сихра (прим. здание Ратуши), сотворенного из розового камня, который вечером выглядел волшебно, глаз зацепился за вывеску.