Лакаса. Кто там, во тьме?

Нет, да вы издеваетесь надо мной? Что Венге, что Источник… Я так сильно рассердилась, что смогла наконец сбросить оцепенение и распрямиться. Грубо выругавшись, я крикнула: 

– Вы сговорились? Мне теперь разорваться? 

Словно в ответ, прямо надо мной полыхнула молния. А затем землю затрясло от прогремевшего совсем рядом грома. Первая капля дождя упала мне на макушку. Вторая – на руку. А затем хлынуло так, что всего через несколько секунд я стояла насквозь мокрая. 

Источник больше не отзывался. Он был еще жив, я ощущала его присутствие, но, видимо, он решил, что рассказал мне достаточно. А у меня было столько вопросов! В чем именно Источник просчитался? Почему чувствует вину перед Шершелом? И неужели нет никакого другого выхода? Почему кто-то обязательно должен умирать? 

Венге решил умереть, чтобы я прожила спокойную жизнь, никогда не боясь быть выслеженной Охотником – именно к этому выводу я пришла, прочитав его записи. 

Источник хотел умереть, чтобы не отбирать ради пробуждения жизнь Искры – мою жизнь.

Даже ифрийцы и нормотцы, судя по всему, тоже готовы были собрать все три манускрипта, зажечь Источник и умереть, лишь бы магия досталась их королевствам.

И только мне претила мысль о чьей-либо смерти. 

Венге, Источник, северяне и южане, перевальцы, монтеррцы – все уверены, что ничего нельзя изменить. 

Я считала, что лазейка есть всегда. Нужно только еще раз хорошенько вспомнить и обдумать все, что я услышала и узнала про Источник за эти несколько недель. Где-то в глубине сознания шевельнулась еще не оформившаяся идея, даже нет – зачаток идеи.

Над головой снова громыхнуло, и я вздрогнула. 

– Мне нужно в Лакасу, – прошептала я. 

Да, это была правильная мысль. Там все началось, там – центр перевальцев. Очаг моей внутренней силы. Даже заполненная врагами, конкурентами, недоброжелателями, Лакаса – мой дом. И она всегда защищает своих детей.

Дождь не прекращался ни на минуту. Туча недвижимо зависла, вытянувшись вдоль горного хребта, и никуда не собиралась смещаться. Когда я добралась до перевала, я была настолько мокрой и настолько грязной, что сама бы себя не узнала.

Не увидев никого из охраны, я спокойно прошла по плато к дому и распахнула дверь. Внутри стояла тишина. Оно и не удивительно, время – четыре ночи. Я с сомнением взглянула на лестницу, ведущую на второй этаж. Мне хотелось подняться в душевые и смыть с себя грязь, постоять под горячим душем; но опасность, что кто-то проснется, была слишком велика. 

Поэтому я лишь скинула с себя верхнюю одежду и осталась в мокрой футболке и штанах, противно липнущих к коже. Запасные футболки и брюки находились в одной из спален, и я грустно вздохнула. 

Но по сравнению с тем, что я вернулась в Лакасу, с опасностью, которой самостоятельно себя подвергла, все остальное казалось чепухой. 

Я уже почти направилась в сторону столовой, как громкий шорох, донесшийся из гостиной, заставил меня замереть. Внимательно вслушиваясь в звуки ночи, я стояла не шевелясь. Показалось? Или в гостиной кто-то был? Я практически не дышала, а сердце колотилось как у пойманной в тиски птички. 

Шорох повторился. А затем раздался такой родной, и одновременно такой чужой язвительный голос:

– Я слышу тебя, Искра. Слышу, как трепыхается твое сердце. 

Охотник.