Два малыша для бывшего

Торможу возле темной двери. Переступаю с ноги на ногу.

До меня доносится девчачий смех, а я так и замираю с занесенным кулаком. Дверь распахивается, и на пороге появляется длинноногая девица в весьма вызывающем наряде. Окидывает меня таким взглядом, как будто я букашка, а не человек.

– Я тебе наберу, Милана, – басит знакомый голос.

– Буду ждать, красавчик.

Обходит меня.

Зажмуриваюсь. Меня не касается его жизнь. Мы чужие. Чужие. И плевать, что меня с ним связывают двое сыновей. Он просто стал донором.

Уверено шагаю в кабинет своего нового начальника и прикрываю дверь. Давид крутит в руке бутылку с водой. Встречается со мной глазами и окидывает нечитаемым взглядом. Усмехается.

– Ну привет, Ди.

– Здравствуй, Давид.

Он отталкивается от стола и делает несколько шагов в мою сторону, а я непроизвольно напрягаюсь.

– Не буду врать, что рад тебя видеть.

Жалит словами.

– Взаимно.

Давид все ещё сканирует темным взглядом.

– Что, эскорт уже списал тебя как негодную? Теперь простая официантка? Какая досада.

Притворно кривит губы. Стараюсь не реагировать на его уколы. Хотя внутри все сжимается от его слов.

– Тебя не касается, чем я занимаюсь.

Давид хмыкает и обходит стол, усаживается в свое кресло.

– Ты расколотила мой бар.

Хмыкаю.

– Надо же, а я не заметила.

Карие глаза вспыхивают бешенством, а я непроизвольно отступаю к двери.

– Ты хоть представляешь, на сколько бабла ты встряла? Там напитки так-то не из соседней «Пятерочки».

Сжимаю зубы. Не представляю, потому что не употребляю алкоголь. Далека от этой темы.

– Я возмещу.

Давид смеется, ставит бутылку на стол. Встает и идет ко мне, тормозит, почти коснувшись моей груди. Перестаю дышать, смотрю в его глаза, сглатываю. Грудь стискивает от знакомых ощущений.

– Телом, как привыкла?

Ладошка вспыхивает от боли, а Давид отшатывается. На его щеке красуется моя пятерня. Он прикрывает глаза, которые превращаются в щелочки.

– Думаешь, что отделаешься простым увольнением? Да мне твое тело после той помойки, которую ты прошла, на хрен не нужно. Но вот пол-ляма ты мне возместишь, как миленькая.

Сколько?

Таращусь на него. От одной этой цифры, кажется, перестает биться сердце. Давид улавливает мою реакцию.

– Да, да, тебе не послышалось, маленькая. Пятьсот косарей.

И снова в этом слове столько пренебрежения, что к горлу подкатывает тошнота.

– Я не… у меня нет столько.

Давид хищно усмехается. Чуть ли ладошки не потирает.

– А вот мы и пришли к самому интересному. С сегодняшнего дня ты не официантка. Ты – моя личная прислуга.

– Что? Да что ты о себе…

– Дианочка, маленькая, тебе есть где взять столько денег? Тогда вперед… можешь валить, но учти, что если ты выйдешь из этого клуба, то не устроишься больше никуда, уж я позабочусь об этом. Сначала долг, а потом вали на все четыре стороны.

– Какой же ты…

– Кто?

Его карие глаза вспыхивают триумфом. А мне хочется разрыдаться. Я не могу остаться без работы. Мне нечем будет платить маме, и некому будет оставить детей.

Да и кому я нужна с неоконченным высшим?

– Я знал, что мы поймем друг друга. На сегодня свободна, оставь все чаевые в счет долга.

Мои ноги прирастают к полу. Таращусь на это красивое, но ненавистное лицо.

– Я не могу уйти без денег, это нарушение моих прав.

Давид выгибает бровь.

– Хочешь по закону, значит? По закону я имею право тебе платить только оклад. Сколько он там у тебя? Пятнадцать тысяч?

Мне становится тяжело дышать от накатывающей паники. Жадно глотаю ртом воздух.

– Всегда подозревала, что ты гад.

Давид в ответ только скалится.

– Нет, маленькая, я намного хуже.

Кивает на дверь.

– Свободна, – небрежный взмах рукой, – завтра утром жду у себя.

И снова мне приходится затормозить.

– Я не могу днями работать.

Он пожимает плечами.

– Тогда жду завтра пятьсот тысяч.

Прикрываю глаза, делаю глубокий вдох, чтобы не послать Давида прямым текстом.

– Какой же ты гадкий, Громов.

За спиной его хрипловатый смех, от которого по спине предательские мурашки.

– О, ты даже не представляешь насколько, маленькая.

Меня передергивает, и я вылетаю из кабинета.

Спускаюсь, пытаясь не разреветься от безысходности. Я не могу вернуться домой без денег.

Мама пошлет меня, и я останусь вообще без няни и без денег! От одной этой мысли меня перетряхивает. Прохожу в раздевалку и перехватываю обеспокоенный взгляд Сэма. Поднимаю большой палец, пытаюсь улыбнуться.

Усаживаюсь на стул, обхватываю себя за плечи. Голова обреченно падает на грудь, и я всхлипываю.

– Эй, Ди, ты как? – в раздевалку просовывается голова Сэма.

Усмехаюсь.

– Меня оставили без чаевых. И теперь я должна полмиллиона за твой бар.

Сэм присвистывает.

– Это он тебя пожалел.

Вздёргиваю голову и вопросительно выгибаю бровь.

– А… сколько оно все стоит?

Сэм пожимает плечом.

– Где-то тысяч семьсот. Плюс-минус. Там же элитка в основном.

Щиплю себя за переносицу. Какая прелесть, какая щедрость со стороны бывшего.

Вот только… мне не легче. Как представлю, что я останусь только со своим окладом, плечи опускаются.

– Эй, ну ты чего нос повесила?

Не могу сдержаться и утираю слезу. Сэм прокашливается, неловко шагает вглубь пустого помещения и садится на корточки.

– Давай я тебе свою часть отдам чаевых.

Округляю глаза.

– Сэм, я не…

Он машет рукой.

– Да завязывай, я ещё наколочу. Девочкам поулыбаюсь, татушки продемонстрирую, и поплывут.

Смеется, и я вместе с ним не могу скрыть улыбку, хотя в груди тяжело.

– Спасибо тебе, но…

Он хмурится, встает и исчезает из поля зрения. Возвращается со свернутыми в трубочку деньгами.

– Вот, бери. Я вообще не одобряю, когда начальство беснуется, тем более там все не по твоей вине, а по вине того упыря.

Усмехаюсь. Да кого это волнует? Точно не Громова. Он готов меня в асфальт закатать, и ему подвернулся такой повод, чтобы меня унизить… снова. Мало же было того разговора два года назад.