Стреляться решили утром следующего дня, без промедления. Сколько Софья ни уговаривала своего жениха бросить эту затею, он был непреклонен: не мог стерпеть оскорбления Сольской и защитить честь девушки желал во что бы то ни стало.

– Не ходи туда, Андрей…

Софья всем телом прижалась к мужчине, не желая его отпускать. Чувствовала она – там-то и исполнится пророчество Авеля.

– Не могу, душа моя. Граф ответит за слова поганые и прощения молить пред тобою будет, – в ответ обнял ее Эриванский. Он нежно оглаживал изредка вздрагивающие плечи Сольской, что едва держала себя в руках.

– Все равно не ходи, я стерплю, я не гордая…

– Я гордый.

Мужчина отстранился, заглядывая в бездну черных глаз. На секунду приблизился вновь, чтоб оставить невесомый поцелуй на ее губах, и уехал.

Слезы, до того сдерживаемые, невольно покатились по щекам Софьи. Внутри бушевала буря, которую унять никак было нельзя. Злой язык монаха правду твердил, даже после смерти его – и горе обещанное в жизнь воплощалось, сколь ни пыталась девушка его предотвратить.

– Не печалься так, – со спины ее обняла Анна. – Андрей меткий стрелок…

И слушать не хотела ее Сольская, и признаться, что предрешено все было еще тогда, не могла. Вину тягучую чуяла.

Вырвавшись из кокона рук наставницы, заметалась из угла в угол зверьком раненым. Молчала, точно языка лишенная, и лишь слезы продолжали катиться из глаз, а пальцы в жесте защитном скрестились, молясь за жизнь любимого.

– Не мельтеши, – оборвала ее резко Анна.

– Он убьет его! Он убьет Андрея!.. – вырвалось у Софьи.

– С чего так уверена?

– Знаю, – огрызнулась Сольская.

– То Теневая, то Пророчица. Определись уж…

Девушка остановилась. Несколько раз вздохнув, решилась признаться:

– Мне Авель встретился. Он и нагадал.

– Вот о чем смолчать решила тогда… – протянула графиня и, изменившись в лице, прикрикнула: – Марфа! Поезжай к лесу с Гришкой, наберите букет полевой. А затем на рынок отправляйтесь к Авдотье, бессмертников отвар заберите. И что предложит, не отказывайтесь.

Слуги споро собрались и вскоре исчезли по поручениям хозяйки.

– Раньше б сказала, раньше б подготовились, – проворчала Анна. – Теперь и не успеть можем…

– Да разве защитят те зелья от раны смертельной?

Графиня прикусила губу:

– Нет. Но удачу попытать мы должны.

Часами длилось томительное ожидание, прерываемое лишь слугами, приносившими то букеты, то отвары, да тихим рокотом грома вдали. Даже забота о зелье, что теперь бурлило у них в небольшом котелке, не могла заставить отвлечься от дум тяжелых. На каждый цокот копыт бросались девушки к окнам, но то были чужие коляски.

Наконец, на дальнем конце набережной показалась знакомая карета. Лошади резво бежали по брусчатке, веселясь и переговариваясь меж собой, пока кучер подгонял их все ближе к дому. Остановившись у парадной, лошади приветственно заржали, ловя разгоряченными языками дождевые капли.

Первым с подножки спрыгнул барон Закомельский, бывший секундантом графа на сегодняшней дуэли. Вслед за ним, держась за живот, на шатающихся ногах выбрался Андрей. Ухватившись за руку барона, мужчина с трудом добрался до дверей, где его уже поджидали.

На побледневшем лице графа играла победная улыбка.

– Андрей! – Софья тут же бросилась к любимому, принимая его из рук Закомельского и с помощью слуг устраивая его на диване.

– Крейц умер, – довольно прошептал он, а затем еще тише добавил: – И я… умру…

– Куда собрался, – поджала губы Анна, – а ну пей!

Сил перечить сестре не было, поэтому Эриванский с благодарностью принял странно пахнущий напиток. Кровь, окрасившая его мундир алым, стала останавливаться. Лицо Андрея посветлело.

– Легче…

– Он умирает! – вырвалось у Софьи. – Андрей, не уходи, пожалуйста!

Девушка схватила любимого за руку, исступленно стала целовать его бледные щеки, дрожащие веки, холодный лоб – только б не закрывал глаз, только б не покидал ее.

Зелье не помогло. Лишь ненадолго облегчило агонию, отдалило смертельное дыхание, что неминуемо забирало жизнь по капле из слабеющего тела. Голубые глаза то стекленели, то вновь осмысленно блуждали по лицам собравшихся людей, обращаясь то к сестре, то к невесте.

– Не удалось мне мужем твоим стать, Софья…

– Молчи, – всхлипнула девушка.

– Дай слова последние сказать, – возмутился Андрей, но тут же закашлялся, отчего Сольская сжала руки у груди. По щекам покатились слезы, прочерчивая новые дорожки, но девушка их не замечала. Мысль, сначала непонятная, спутанная, становилась все четче.

«Вижу я лютый конец – сердце, разорванное надвое…»

Слова Авеля стучали в висках.

– Оставьте нас! – крикнула Софья. Графиня понимающе повела плечами. Попрощаться с братом она хотела, но в глазах девушки видела решимость, которой прежде там не было. Чувствовала, что придумала Сольская что-то. Быть может, и прощаться не придется?..

Комната опустела, но Софья того не заметила. Ее сердце заполошно билось, точно пойманный зверек. Не ведала она, удастся ли ее затея, но не могла сидеть без дела, не могла не попытаться.

Напоследок прижавшись губами к холодному лбу графа, Сольская вздохнула. Узор на руке, что проявлялся лишь тогда, когда она творила колдовство, засиял солнечным светом, распаляясь с каждым мгновением все ярче от силы чар ее.

– У кошки девять жизней, а у ведьмы всего две. Но я отрекаюсь от второй, отрекаюсь и передаю на веки вечные тебе, Андрей. Отрекаюсь и связываю нас нитью судьбы единой, неделимой, нерушимой. Отныне становимся мы одним целым – одной душою, одним сердцем, одним порывом, и коли умрешь ты, погибну и я…  – скороговоркой зашептала девушка, проливая горячие слезы на окровавленный мундир возлюбленного.

Губы графа тронула легкая, едва уловимая улыбка.

– Я всегда верил, что ты необычная. Но, Софья… ты просто невероятна…

Его сбивчивый шепот потревожил рану в животе, и кровь еще сильнее пропитала одежду. Веки затрепетали, и голубые глаза Андрея закатились.

– Молчи, молчи, пока я не завершила заклятие! Ветром клянусь, задувающим пламя, солнцем клянусь, спрятавшимся в облаках, свободою птицы и силой медвежьей клянусь! Клянусь! Клянусь!

Слова Софьи потонули в раскатах грома. Лезвие молнией сверкнуло в ее руке, разрезая нежную кожу ладони. Ведьминская кровь смешалась с человеческой, зашипела, извиваясь и корчась, и… опала.

Рана, еще мгновение назад бывшая смертельной, стала медленно затягиваться, оставляя короткий шрам на животе от пулевого ранения.

Андрей задышал часто. Точно в лихорадке, он заметался по постели, но девушка крепко ухватила его локоть, и узор, что сиянием окутывал руку, переливался теперь и на пальцах графа.