Измена. Разведись со мной

Утро встречает меня за упаковкой вещей. Блудный муж не рискнул сунуться в семейное гнездышко, так что я наревелась вдоволь и теперь просто прикидываю, что мне нужно забрать с собой и куда уехать. И если со вторым я определилась быстро, потому что вариантов не так уж и много, то первое меня совсем не порадовало.

В этой квартире нет почти ничего моего. Черт бы побрал эту семейную жизнь, честное слово. Ни разу за пять лет я не купила ничего по-настоящему для себя. Вот и забирать теперь нечего.

Одежда, обувь, всё практичное и немногочисленное. Ни одной лишней чашки на кухне, ни одной красивой банки, полотенца или цветастого передника. Чёртов холодный минимализм.

Порядок, как называл это Миша. Пустота – как казалось мне.

Но, не время.

Я очень спешу, понимая, что моя собранность долго не продержится. После холодной решимости придет ломка и тоска по мужу. Торг с собой на тему «надо его простить». Слёзы по нашему «вчера». Сожаление и вина, что не подарила ему детей.

Нет. Это не чудовище, что пряталось в шкафу, это его настоящее лицо. Я не знала своего мужа до вчерашнего вечера. Я не видела того, что было у него внутри. Но маски сброшены, пути назад нет.

От злости разбиваю его любимую чашку и гну пополам хлипкий каппучинатор из шведского магазина. Хорошо бы еще рубашки порезать, но не время. Или согнать злость хоть на одной?

В кино это обычно так хорошо выглядит, такое микроскопическое отмщение на радость зрителям. Беру самую дорогую рубашку и ножницы. Раскладываю её на столе, представляя лицо мужа и этой Жилкиной и… Приходит боль, а не удовольствие. На воротничке изнутри вижу еле заметный очерк розой помады.

Скотина какая!  Никогда не пользовалась барби-розовым, мой вариант – красный по праздникам. Почему вообще грязная рубашка висит в шкафу? Или это её мне послание, мол, я была у тебя дома?  Что ж, теперь я кромсаю рубашку вполне осознанно, без жалости и на самые мелкие кусочки, а за ней еще одну, и еще. Армани? Фиг тебе, дорогой. Барберри? На лоскуточки.  Бриони? Пока-пока. Забираю себе часть разных лоскутков и две целых рубашки, сама пока не понимаю зачем, но вдруг еще порезать захочется или, например, сжечь? Вроде, после развода еще свадебное платье сжигают, но мое было взяло напрокат, ибо зачем тратить деньги на тряпку, которую наденешь один раз. А себе-то новый костюм купил. Хочется оставить вот этот настрой, горькую решимость, злость и ярость, которые клокочут уже где-то в горле, но никак. Одно за одним, появляются воспоминания о свадьбе, отпуске, поезде на острова… Я думала, я так счастлива.

Спокойно, Ева.

Бывало и хуже.

.  .  .

Нет, не бывало. Спустя три часа я  чемоданом и парой пакетов я звоню в дверь Даше и начинаю рыдать, стоит ей только открыть дверь.

- Развожусь. Приюти, - я безуспешно давлю подступающие рыдания. Они рвутся из меня потоком и бугрятся мурашками по коже. Отталкивают меня от стены дрожью и холодом.  

- Чаю? – из-за Дашиной спины показывается Рома. Ну, как показывается, на самом деле он там и стоял, за полутора метрами вряд ли можно спрятать почти два, но мои слёзы отлично справились с этой задачей. Тем временем, мы с чемоданом оказываемся в теплой квартире и не менее теплых объятиях. Приютили, значит. Ну, в этом я и не сомневалась.

- Сдохнуть бы, - отзываюсь я. 

- Нет уж. Сначала суп, а там глядишь, и помирать уже не захочется, - почти шепчет Даша. Есть такой тип людей, вроде меня и Даши, радушие которых включает необходимость накормить ближнего. Я тоже всегда пытаюсь накормить своих гостей, причем мне это нужно больше, чем им.

- Этот твой суп умеет поворачивать время вспять? Или стирать память сразу целым районам? – с надеждой спрашиваю я.

- Нет, он просто горячий и очень вкусный. И стирать тебе ничего не надо. Я ведь давно говорила, что муж твой – не самый лучший человек, но, поверь, я совсем не рада, что оказалась права, - грустно пожимает плечами Даша, а потом обращается к мужу. - Ром, как рыба называется такая, ну помнишь, черноморская, мы ели недавно?

- Судак?

-Верно. Вот, Ева, первую букву поменяй и будет прямо твой муж, - её улыбка еле заметна, но она есть. И это хорошо. Судак, да, черноморский, там ведь и родился.  А пригодился почему-то в столице.

- Я, наверное, развожусь? – ни то констатирую, ни то спрашиваю я.

- Наверное, дорогая, - пожимает плечами Даша. – Сама решай, мы тебя всегда поддержим. Только задай себе вопрос – ты ему сможешь верить потом? Простить? В одну кровать лечь после вот этой…?

Я честно пытаюсь себе это представить, но не могу. К горлу подступает тошнота, когда я представляю, что простила его и вернулась. Блин, ну существуют ведь женщины, которые прощают неверных мужей и потом живут долго и счастливо! Почему я не могу быть одной из них? Но другие попытки дают такой же результат. Меня тошнит, я вижу перед собой не столько мужа, сколько его подстилку, а потом в моих руках появляется бита. Черт.

- Не смогу, - уныло отвечаю я.

- Ну, тогда и вопросов у тебя уже нет, только планы и намерения.

- Ты права.

Это уже планы, а не мысли. Развожусь. Не смогу его простить. Если бы он позвонил, покаялся. Если бы  пришел домой. Но он прячется, голову в песок прячет, как страус, сбегая от проблем.  Смотри, не задохнись там, сволочь.

- Нет, это ты права. Права, что пытаешься что-то делать.  А теперь суп, - она движением фокусника двигает ко мне тарелку с ароматным супом, и на пару минут я забываю, что меня тошнило от мысли о еде, что мне изменил муж, что дома у меня теперь тоже нет. Существует только густой аромат трав и грибов, плотное облако сметаны на блюдце рядом, ноздреватый, только испеченный хлеб и старинная серебряная ложка. И Рома смотрит взволнованно, но молчит, только заваривает травяной чай.

Тепло можно получить не только дома, и не только от семьи или второй половины. Друзья, если они те самые, настоящие, могут дать не меньше.

С этим можно жить.