Пёс императора

Домой Пятый добрался нагруженный целой сумкой звенящих стеклянных пузырьков с разноцветными чернилами и стопкой плотной желтоватой бумаги, которая стоила намного дешевле, чем та, что Мелиса уже извела, но гораздо больше подходила для детского творчества.

Башня встретила хозяина настороженной тишиной и пятном гари на стене кухни. Чёрный выгоревший отпечаток детской ладошки на столешнице он заметил потом. Сглотнул тяжело, аккуратно сгрузил на испорченный стол покупки.

— Мелиса, — позвал дочку, и чтобы голос не дрогнул, пришлось приложить усилия.

Девочка осторожно выглянула из-за двери. Не кинулась на встречу как всегда и не повисла на шее. Приблизилась мелкими шажками, держа руки за спиной.

— Что это? — контроль над голосом пока удавалось удерживать, хотя очень хотелось закричать.

— Пап, не злись. Я не хотела, оно само. Руки жгутся.

Она протянула пустые ладошки, по-прежнему не пытаясь коснуться отца.

— Давно?

Мелиса пожала плечами.

 — Три дня. Нет — четыре. Я правда не хотела. Я больше не буду, — состроила она жалобную мордашку.

Конечно же, не хотела! И, конечно же, будет! Кому, как не ему это знать.

— Иди сюда, лисёнок, — позвал Пятый и стиснул дочку в объятиях.

Та шмыгнула носом и вцепилась в борта его куртки. Чёрная кожа задымилась, не загорелась только потому, что была заговорена от гораздо более сильной магии, чем неконтролируемый выброс силы ребёнка. Но и лёгкого дымка хватило, чтобы Мелиса заревела в голос. Отшатнулась, с ужасом глядя на ладошки с отчётливо видимыми язычками пламени по центру.

— Тихо. Успокойся, — Пятый отстранил ребёнка, продолжая крепко сжимать руки на её плечах. — Вот так, молодец. Посмотри на меня. Вдохни. Глубоко вдохни. Выдохни. Задержи дыхание. Считай до пяти. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Вдыхай. Выдыхай. Считай сама. Про себя, — добавил раньше, чем успел прозвучать вопрос, как можно считать, не дыша.

— Пять! — последний счёт Мелиса всё-таки произнесла вслух и вскинула блестящие от недавних слёз глаза. — Пять — сейчас это ты!

Она улыбалась, а пламя в её руках погасло.

— Вот так. Ты у меня умница, лисёнок. Если ещё раз загорится, дыши на пять счетов. Поняла?

Девочка счастливо закивала. .

— Смотри, что я принёс, — Пятый кивнул на нагруженный подарками стол. — Иди порисуй.

Мелиса радостно высыпала в подол жалобно звякающие от такого обращения пузырьки, схватила бумагу и обернулась к отцу. Счастливое выражение мордашки сменилось настороженным:

— А ты?

— Я сейчас уберу здесь и приду.

— А… ты только скорее. Я тебя нарисую.

Мелиса, забыв о недавних слезах, унеслась к себе, рисовать очередные шедевры, а Пятый тяжело повалился на скамью у стены, ноги вдруг перестали держать. Перед глазами как наяву предстало перекошенное лицо женщины, что проклинала его на постоялом дворе. Подействовало её проклятие. Того, что случилось, пятый перст императора боялся больше всего в жизни. Надеялся, что этого не случится, и боялся до дрожи в коленях. Колени до сих пор мелко подрагивали.

Боже Солнцеликий, за что? Ей ведь всего шесть. Шесть лет — ни единого шанса выжить в Школе. Он ведь помнит — малышня всегда погибала первой. Если бы Шанна была старше, смогла бы она выжить? Бесполезный вопрос. Нужно думать, что делать с Мелисой.

А что делать? Варианта два. Как законопослушный гражданин отдать ребёнка Ищущим. Для него это лучший выход, а для Мелисы — верная смерть. Второй вариант — спрятать.

 «Да, та женщина тоже прятала дочку», — шепнул противный внутренний голос, но Пятый заставил его заткнуться и рассуждать здраво.

 Шесть лет — это очень рано для пробуждения магии, Ищущие начинают проверять детей с десяти. Но сильный выброс магии они почуют.

«Ага. Как раз такой, что чуть не поджёг заговорённую от боевых заклятий куртку».

«Заткнись!»

В лучшем случае он сможет прятать Мелису четыре года. Он не селянин, чей дом может сгореть от случайной искры, он сумеет совладать с детской силой.

«Ага. Отправят тебя на границу на пару месяцев, вернёшься — тут и башни не будет!»

«Заткнись!»

В десять лет у Мелисы будет гораздо больше шансов выжить в Школе. А если не Школа? Судьба дикой ведьмы незавидна. Дикие опасны для себя и для окружающих. Дикие всегда изгои и законная добыча для любого имперского мага.

«Той женщине грозит штраф, может, порка. Вряд ли её упекут в тюрьму. А что будет с тобой? Что будет, когда Длань узнает, что перст императора прячет ребёнка?

«Заткнись. Я буду прятать её столько, сколько получится».

«Есть и третий выход, ты же знаешь».

«Заткнись, я сказал!»

Пятый вытер ладонью пот со лба, прикрыл глаза. Похоже, он сходит с ума — поругаться с самим собой, это ещё уметь надо.

— Пап, ты где? — раздался сверху голос Мелисы. — Я тебя уже нарисовала.

— Иду, лисёнок.

В груди поселился тяжёлый холодный ком, но решение принято, нужно действовать. Пятый поднялся, активировал заклятье очищения, и закопчённая стена вновь засверкала первозданной чистотой. Жаль, с отпечатком на столе так легко не справиться. Он раскалил собственную ладонь и прижал её к столешнице поверх следа детской ладошки. Завоняло палёным деревом, из под руки заструился дым. Пятый убрал руку, оценивающе глянул на стол. Вроде неплохо получилось — гладкую поверхность уродовал теперь уже его отпечаток, детский под ним не различить.

Поднялся по винтовой лестнице в комнату Мелисы. Девочка с бумагой и чернилами расположилась на полу, как всегда проигнорировав купленный специально для неё столик и высокий стул.

— Пол холодный, — в сотый раз напомнил Пятый дочке.

— Неа, — мотнула она головой, тоже, как делала множество раз.

«Неужели этого скоро не будет?»

«Заткнись!»

— Хоть коврик возьми, а то попа чихать будет.

Мелиса рассмеялась знакомой шутке и подтянула изрядно заляпанный чернилами коврик, который был когда-то белоснежной козьей шкурой.

— Вот, смотри. Это ты! — она с гордостью продемонстрировала рисунок с чёрным чудо-юдом по центру.

Чудо-юдо человека напоминало мало, зато красовалось улыбкой до ушей.

— А почему я такой толстый?

— Ты не толстый! Это плащ, его ветер надул.

— А почему у меня три ноги?

— Пап, ну как ты не понимаешь?! Четыре ноги, только одну не видно. Ты же на лошади.

— На лошади! Точно. Красиво получилось. Ты мне портрет подаришь?

Мелиса просияла, кивнула, улыбаясь ещё шире, чем чудище на портрете, и вручила рисунок.

Пятый провёл пальцем по обгоревшему краю листка.

— Это чуть-чуть совсем, — по-своему истолковала его задумчивость Мелиса. — Я сразу потушила. Пап, а мы пойдём на ярмарку?

— Не знаю, лисёнок. Ты же понимаешь, что будет, если кто-то увидит твой огонь?

— Никто не увидит!

— Мелиса, о ярмарке пока можешь забыть!