Будни, праздники, радости

Командир Гвидон отнесся к нему достаточно равнодушно. Сократил имя до «Алтын» — это было неудивительно, Алтынбека так называли и в школе, и в училище, и дома. Не попрекал родственниками и пестунами, имевшими высокие чины, не расспрашивал о северной жизни, не интересовался, жарко ли ему, наполовину полару, в Лисогорске — а Алтынбеку летом и в начале осени пришлось туго, он не ожидал, что в августе и сентябре солнце может так палить.

Постепенно привык. И с волками подружился — они не отличались от подчиненных дяди Байбарыса, цвет шкуры другой, а шум, гам и прожорливость точно такие же. И служебную квартиру обустроил на свой вкус — купил мощную сплит-систему, превратившую жару в приятную прохладу, постелил на полу огромный плетеный коврик, чтобы медведь не ломал казенный диван, и забил морозилку осенними фруктами. На рынках продавали осенний урожай малины и ежевики, и если малины Алтынбек дома наелся вдоволь, она в лесах росла, то крупная садовая ежевика была ему в диковину. Сослуживцы рассказали, что ее можно перетирать с медом и замораживать в контейнерах, и Алтынбек, опробовавший этот способ, сделал себе вкусный запас, чтобы баловать себя сладостями к чаю зимними вечерами.

Обаяние Чернотропа, служившего ему детским мысленным прибежищем, значительно померкло после патрулирования ярмарки. Дни выдались теплыми, как северное лето, и Алтынбек, изнывавший в экипировке, шлеме и бронежилете, равнодушно скользил взглядом по мозаикам, не испытывая ни трепета, ни тоски из-за невозможности остановиться и прикоснуться к смальте.

Он и Медвежью Горку увидел из окна автобуса, когда их перебрасывали с точки на точку. Маленький парк по-прежнему был огорожен забором — уже изрядно обветшавшим — выцветший щит сообщал, что открытие объекта культурного наследия перенесено с мая на уже минувший август, а о рождественских планах не было ни слова. Хотя еще какой-то плакат мог висеть с другой стороны, прогуляться и посмотреть Алтынбек не мог.

Об увиденном он рассказал родителям по телефону, когда вернулся в Лисогорск. Пожалел, что не смог попробовать мороженое на ярмарке и купить паштеты, порадовался, что командир Гвидон получил в подарок два мешка каштанов и разделил их между подчиненными. Мама о Чернотропе расспросила с любопытством, интересовалась сохранностью мозаик и грибами, а папа дополнительных вопросов не задавал. Согласился, что выпечка там вкусная, на том беседа и оборвалась. Видимо, северная кровь поставила прочный барьер между отцом и южными землями, и он не горел желанием ворошить старые воспоминания.

Алтынбек по-прежнему хотел прогуляться по аллеям Медвежьей Горки. Но уже не горел энтузиазмом, подталкивавшим выпросить выходные на Йоль. Прав отец, еще неизвестно, откроют ли обновленную часовню. И дело тут не в божественных кознях, оборотни между собой не могут договориться, каждый жрец боится, что другой откусит кусочек от его паствы.

Долгие годы в парке, построенном медведями-пещерниками и барибалами, стояли три мозаичных столба, установленных еще Юлианом Громоподобным, и одинокая чаша Хлебодарной, накрытая куполом-луковицей, точной копией крыш, венчавших часовни Феофана-Рыбника. Когда в парке окончательно растрескался асфальт, а купол-луковица рухнул на чашу, городские власти спохватились, нашли в архиве изначальный проект часовни Трех Чаш с тремя мозаиками и тремя витражами, и открыли благотворительный сбор на восстановление Медвежьей Горки. Дело затянулось на годы, через десять лет открыли новый сбор на изготовление чаш и начали снимать тротуарную плитку, раскрошившуюся под воздействием влаги и воздуха — и это по ней никто не ходил!

Осенью Алтынбек увидел по телевизору короткий новостной сюжет — рабочие устанавливали привезенные из столицы чаши, витражные окна были затянуты пленкой. Любопытство вспыхнуло и погасло — слишком много служебных забот, помечтать или подумать об объектах культурного наследия времени нет.

Гвидон работал в плотном контакте со своим бывшим командиром Светозаром, ОМОН оказывал силовую поддержку сотрудникам наркоконтроля в Лисогорском воеводстве. Отдел по борьбе с наркотиками второй год выслеживал лисью преступную группировку «Двенадцать месяцев». Два года потерь: пять смертей среди осведомителей, две могилы офицеров, пытавшихся внедриться в банду. «Двенадцать месяцев» поставляли синтетику на столичный рынок, каким-то образом обходили все таможенные сети, ускользали от возмездия, казня своих рыжих бойцов и курьеров при малейшем подозрении на предательство.

Светозар и Гвидон имели не только служебную, еще и личную заинтересованность — мстили за погибшего товарища, оставившего безотцовщиной двоих детей. Алтынбек лисогорских и ключеводских волков не знал, но искренне желал прищемить хвост наркоторговцам — такие же мерзавцы, как террористы. Торговцы смертью. Хорошо, что Гвидон отдал неофициальный приказ: «В живых не оставлять».

Всю осень и первые дни зимы страж порядка и преступники состязались в плетении сетей: «Двенадцать месяцев» искали пути для отправки смертоносного груза, лисогорские и ключеводские полицейские обыскивали заброшенные склады и неработающие предприятия, останавливали подозрительные машины на дорогах, просеивали через мелкое сито информацию из «красных графств». Истинная Рыжая Армия давно растеряла задор, позабыла о патриотизме и возвращении исконных земель. Незапятнанная молодежь уезжала в крупные города и столицу, бунтовщики и авантюристы выбирали стезю личного обогащения. Осведомителей стало чуть больше, но и доверие к тому, что они рассказывали, упало в разы. Многие плели небылицы, вытягивая деньги из полицейских. Но иногда в кучах словесного навоза мелькали настоящие жемчужины. Одна из таких — во второй половине декабря — попалась Светозару, а он незамедлительно поделился информацией с Гвидоном.