Клеймо ювелира Перхина

Снегирёв делал вид, что доверяет жене безгранично. Он догадывался, что Марина знает о его связи с Аллой и смотрит на это сквозь пальцы. Бизнес вещь сложная, в нём многое разрешается из того, что далёких от бизнеса людей ввергает в оторопь. Снегирёв всегда считал, что в бизнесе победителей не судят. Конечно, у каждого бизнесмена есть своя ватерлиния, но опять же, смотря какие ставки. Вот у кого вообще нет совести, так это у политиков, хотя политика без бизнеса, что засохшее дерево. Марина же прекрасно всё понимала, ценила его хватку, прозорливость и комфорт, который получала с лихвой. Так что какая-то там провинциальная интриганка в офисе, готовая на всё ради московской квартиры, брендового шмотья и призрачной непонятно какой карьеры, её очень-то не волновала. Она приглядывала за ней через своих осведомителей и помалкивала. Он это знал. Но Снегирёв заметил, что ей нравился Пьер. В связи с этим он задумывался о двух вещах  – то ли ей хочется с ним трахаться, то ли ей от него что-то нужно, но что? Опускаться до того, чтобы договориться с Пьером по-мужски, ему никак не хотелось, он почему-то был уверен, что француз дальше ужина, откровенных в меру разговоров и невинных поцелуев в обе щеки не пойдёт. Ну, в крайнем случае, прижмёт её в танце. Снегирёв понимал и чувствовал Пьера как бизнесмен бизнесмена, но чего хотела она?

   - Я что-то давно не видел нашего месьё, - сказал он Марине за завтраком.

   - Он уехал? – спросила она безразличным голосом.

   - Да нет, вроде, тут был. Обычно мне отзванивается перед отъездом. 

   - Позови его в гости, в прошлый раз был чудесный ужин.

   - Меня пригласили на открытие одного ресторана вечером, но я не смогу. Сходи с ним, не теряй контакт, надо, чтобы он чувствовал себя очень близким.

   - Ну, конечно. Раз надо, я всегда готова, дорогой! – она положила вилку и перестала есть, а Снегирёв заметил в глазах огонёк.

Он уехал по делам, а Марина послушно позвонила Пьеру и пригласила его в ресторан якобы по просьбе мужа, но Пьер отказался. Сослался на занятость и просил его простить. Марина включилась. Пьер на её планы уехать к подружкам не поддавался, а Андрей что-то почуял. Хорошо, что врождённая осторожность и интуиция не позволили ей открыться Пьеру, попросить организовать брак, например, с каким-нибудь его знакомым, деньги у неё на такую мелочь давно были припасены.  Как вообще она могла такое придумать? Совсем потеряла бдительность. Он вскружил ей голову, этот французский красавчик. Непростительная глупость. Ей стало грустно, не хотелось даже думать, что Снегирёв - это последняя пристань на её успешном  жизненном маршруте. Но делать было нечего, она приняла решение успокоиться и лечь на дно, чтобы комар носа не подточил. Зато у неё теперь будет больше свободы намекать Снегирёву о его не совсем порядочном отношении к супружеским обязанностям. Обычно в таких случаях он реагировал разного рода подношениями. Этого у него не отнять. Он всегда считал, что любую проблему можно засыпать деньгами. Да, нет. Он считал так про их отношения, он просто ставил их на уровень купли-продажи. Я подожду. Она стала успокаиваться. В конце концов, ей завидует девяносто девять процентов баб, она жена богатого мужика, и у неё есть, хоть и намного меньше, чем у него,  но власть, которую дают деньги. Она пошла в ванную и начала собираться на шоппинг.

Москва. Гранд Отель. Утро. Из окна видно Кремль. Номер из самых дорогих: шёлковая мебель, картины, ковры, хрустальные люстры. Варвара лежит в постели в пеньюаре, рядом на постели же поднос с чашечкой кофе и булочкой на белом блюдце, там же вазочка с клубникой. На диване напротив кровати разбросаны мужские и женские вещи вперемежку с сафьяновыми и шёлковыми подушками. Из ванной комнаты выходит Мелехов, в синем атласном халате, едва перехваченным поясом.

 - Сегодня чудесный майский день! Здесь всегда больше солнца, чем в Петербурге.

 - Поехали в Италию! Там ещё больше солнца! - отвечает Варвара, довольная и милая, с распущенными локонами - или в Ниццу, - кладёт ягоду в рот, - так бы и смотрела на тебя вечно, когда ты в халате да с мокрыми волосами. Как будто с моря. Ох, до чего ж я люблю итальянское море! Запах люблю.

 - Я подумаю, душа моя. Трудно вырваться, ты же знаешь.

 - Я давеча… знаешь, Серёжа, встречалась с Перхиным. Интересный человек. Он с шестидесятого года, молодой совсем. Церковь построил в родной деревне, он с Севера. Ялгуба называется деревня. Приходит на благотворительные базары, всегда помогает, особенно студентам.

 - Крестьянский сын, я слышал. Сам всего достиг. Понимает.

 - Я не раз с ним разговаривала. Он… сейчас я тебе тайну скажу.

Мелехов садится на край кровати рядом с Варварой.

 - Он будущее видит. Знает всё наперёд.

 - Он сам тебе сказал? – Мелехов стал серьёзнее.

- Припадки с ним случаются, мастеровые молчат, но ты же знаешь, что потом всё равно все узнают.

 - Так пусть приходит, Варя! – предвидев цель разговора восклицает Мелехов.

 - «Большая матушка-Русь, доверчивая и полная талантов», - он всегда так говорит, - продолжает Варвара, - он готовится сейчас ко Всемирной выставке в Париже, где будут показывать Транссибирскую магистраль. Фаберже его с собой берёт. Работает очень много. Я направлю его к тебе, постараюсь. Меня послушает. Но ты уж, будь добр, сделай так, чтобы никто не проведал про него.

 - Не беспокойся, царевна, - Мелехов наклоняется к Варваре и целует её в губы. Она вскрикивает, кофе проливается из чашечки прямо ей на живот. Смеётся…

Варя вскрикнула и проснулась.

 Альфонс прыгнул на живот.

 - Ты что, кот? – она сняла с себя Альфонса, нашарила на полу телефон, посмотрела который час. Вскочила накормить бедное позабытое животное. Сон вперемежку с видениями не отпускали. Только что она слышала голоса и смотрела на Варвару и Мелехова. В тот момент, когда он наклонился к Варваре, было чувство, что он наклонился к ней самой, она почувствовала его руки, дыхание и тёплый, мягкий аромат гальбана вперемежку с какао. Знакомый аромат.  Она хотела его, страстно, неистово… Господи!

Постояла под душем. У бабушки же был портрет Мелехова. Накинула халат и мокрая побежала в кабинет, к коробкам с фото. Сразу нашла. Фотографий было несколько. Выбрала одну чёрно-белую молодого Мелехова, сделанную ещё на картоне. Щёголь. Прадед сидел в резном деревянном кресле, обитым бархатом, пышные русые, по всей видимости, волосы расчёсаны на косой пробор, небольшие глубоко посаженные светлые глаза под тонкими бровями, прямой узкий нос, усы и короткая борода темнее, чем волосы. В чёрном костюме, белой рубашке с тонким галстуком бабочкой, в руке зажжённая папироса. Серьёзный и грустный. Располагающее к разговору лицо и весь облик. Добрый и внимательный человек. Почему я раньше никогда не всматривалась в это лицо? Я видела эту фотографию у бабушки сотни раз. На обороте было написано название фотоателье, но фотография была довольно уже затёртой, и Варя не стала вчитываться. Бабушкиной рукой в уголке приписано: «Папа, 1904 год. Москва.» Фото Базановой, естественно, в бабушкиных коробках быть не могло, так как все эти фотографии хранились в доме, где жила вторая жена прадеда, Варина прабабушка, при которой о Базановой не заикались.