Последствия старых ошибок

«Леденящий», флагман командующего эскадрой Содружества эрцога Локьё

Я шагал, глядя в прямую, нервную спину ординарца, уже совершенно проснувшийся и злой. Понятно почему эрцог повёл себя так, но настроение он мне всё равно сумел испортить. И медик для этого моего испорченного настроения был как раз кстати. Хамить медикам я любил и умел. У меня была хорошая практика.

Однако и тут меня ждал сюрприз. Личный врач эрцога, Домато, здесь медиков называли врачами, был совершенно непохож на наших, имперских.

Лет ему, по виду, уже перевалило за триста. Шучу, конечно, откуда у медика такие заслуги перед Содружеством? Но выглядел он именно так.

Костлявый, сухой, с бумажно-тонкой кожей, он был так же стар, как мастера с Граны. Но это был именно человек, а не мастер, полностью пребывающий умом уже совсем в ином мире.

Домато был ЗДЕСЬ. Он подчинял себе кусок видимой ему реальности, и это было для него достаточно.

Пока я глазел на медика, как на какую-то диковину, он быстро вводил в компьютер программу обследования, только изредка оборачиваясь на меня. Похоже, этот беглый обзор заменял ему и капсулу меддиагноста, и анализы.

Я нахмурился – пора было линять. Этого медика мне не съесть, пусть бегает…

Домато словно услышал мои мысли, обернулся.

– Что-то беспокоит? – спросил он по-экзотиански.

– Не уверен, – ответил я осторожно. Меня много чего беспокоило, но к медицине это отношения не имело.

Домато посмотрел мне в лицо, нахмурил седые брови и перешёл на стандарт, вариант имперского языка для среднего слоя населения. Говорил он без акцента.

– Что-то беспокоит, я спрашиваю?

– Кажется, нет, – я попытался отвязаться от него.

Не отвязался. Пожалуй, даже наоборот.

– А ну – распрями спину, – приказал врач. В голосе звучали специфические интонации, присущие всем этим медицинским кровопийцам.

Медики полагают, что им должны подчиняться все, будто они обречены на посредничество между пациентом и богом.

Я повёл плечами. По грудным мышцам прокатилась волна боли и исчезла где-то внизу живота.

Так и не нашёл я времени заняться ранками, оставленными мне на память Бризо. Действие стимулятора притупило ощущения, да и не до них стало.

– Ложись.

Капсула меддиагноста приглашающе раскрылась, скалясь манипуляторами, но Домато махнул рукой на кушетку, и машина, неправильно расценившая намерения хозяина, с обиженным шипением сложила хищные жвала.

Возиться со мной Домато не стал. Позвал довольно молодого по экзотианским меркам парня, лет сорока на вид. Весёлого и улыбчивого.

К осмотру не машиной, а руками, меня в своё время приучил Дарам, и ничего против я, в общем-то, не имел. Это было всяко лучше меддиагноста.

Парень заново обработал ранки на моей груди, зашил кое-что, а потом надавил на живот так, что я едва не взвыл.

Меня запихали-таки в капсулу меддиагноста и... обнаружили в кишечнике сапфир, упёршийся какой-то острой гранью, когда врач надавил на живот. Оказывается, я успел его проглотить, хоть и забыл об этом напрочь.

Молодой врач долго смеялся, когда я рассказал ему эту историю. И я смеялся. И был рад, что сапфир нашёлся, хотя процесс его извлечения удовольствия мне не доставил.

Однако весёлый парень был чем-то похож на Дарама, у него была бездна хорошего настроения и... Я получил гораздо меньше неприятных ощущений, чем ожидал.

Пока мы развлекались таким сомнительным образом, Домато от руки составил программу моего обследования.

Когда он познакомил меня с ней, я честно признался, что его каракули – дикий космос. Он кивнул и ничего пояснять не стал.

Мне выделили каюту очень похожую на наши, только изначально рассчитанную на одного бойца (такой роскоши на имперских кораблях не водилось). Я почитал в сети что-то про алайцев, чтобы расслабиться, ну, про все эти ритуалы и поединки, и завалился спать.

Эрцога в этот и в следующие четыре дня я не видел, хотя на «Леденящем» меня пускали почти куда угодно.

Сам я к Локьё не пошёл, а он меня не вызывал. Вот я и бродил по кораблю бессмысленно и беспощадно – от столовой для обслуги двигателей до личного бассейна эрцога.

Элиер, так звали молодого врача, взялся устраивать мне экскурсии. У него тоже было одно имя, как у Дарама и главного медика эрцога, и я не удержался – спросил, откуда он родом. Но врач только рассмеялся.

Я всё-таки плавал ещё в экзотианском и решил, что он просто не понял вопроса.

Как-то мы, нагулявшись по оранжерее, спустились на нижнюю палубу. К реакторам, где стояла охрана, мы не подходили, конечно, но облазили достаточно, чтобы я получил приличное представление о сходстве и различии наших кораблей.

Я расспрашивал о каких-то мелочах, мне охотно отвечали. Острые углы обходил сам.

С Элиером мы больше не вспоминали о его происхождении, но имя медика оказалось неудобным для моего языка, и я постоянно спотыкался об него. Наконец не выдержал и спросил, есть ли какая-то более простая форма? Он рассмеялся, он был вообще любитель посмеяться, и ответил:

– Можно Элирэ или просто Рэ.

И тут у меня в голове что-то щёлкнуло. Я до конца не понял, за что именно зацепился, но имена легли вдруг в какой-то осмысленный ряд: Дарам, Элиер, Домато, Рогард... Дарам тоже говорил мне, что уменьшительный вариант его имени – Дарма, последний слог как бы переворачивался.

Я поднял на своего собеседника глаза, и он перестал смеяться. Покачал головой и положил мне узкую, но крепкую ладонь на губы, показывая, что говорить об этом не надо. И отрицательно покачал головой – совсем не надо.

Я кивнул, и он убрал руку.

– А здесь у нас вход в оружейную, – продолжил медик как ни в чём не бывало. – Но нас туда, пожалуй, не пустят.

– Скажи, Эли...рэ, – да, так было произнести легче. – Существуют такие поражения мозга, которые вообще не лечатся? Я считал, что медицина сейчас достигла всего, чего ей хотелось?

– Ну, если отхватить тебе полголовы, то это действительно не лечится. Вернее, вырастить-то мы можем всё, но это будет уже совсем другая личность. Причём с определёнными изъянами. А почему тебя это интересует?

Я рассказал про Влану. Очень скупо, обходя имена и причины.

– Эйниты, говоришь, отказались? А диагноз какой?

Точного диагноза я не вспомнил.

– Наверно, действительно плохо дело, – сказал медик. – Но если можешь, запроси подробный диагноз. И покажи Домато. Хоть совесть твоя будет спокойнее.

Я кивнул, вспоминая, что для запроса придётся обратиться к эрцогу. Средства связи у меня по прибытии на «Леденящий» изъяли.

Что ж, к эрцогу, так к эрцогу. Попрощавшись с Элиером, я завернул в главный коридор, прошёл мимо общего зала и... не обнаружил охраны возле каюты Локьё.

Я не знал, что эрцог плохо выносит разного рода дежурных, и под ногами они у него обычно не вертятся. Да и вообще он не терпит никого лишнего. И без доклада к нему имеют право входить десятка два родственников, не больше.

Будь я в курсе здешних порядков – просто зашёл бы в соседнюю каюту или вернулся в общий зал и там нашёл кого-то из свитских. Обратился бы к нему с просьбой доложить о моём визите.

Но ординарцев не любил и Мерис, да и сам я ставил охрану у дверей лишь в положенных протоколом случаях. Потому – просто постучал и вошёл.

У Локьё сидел медик. Спиной, но это было видно по одежде. И докладывал ему:

– Функциональные изменения головного мозга – налицо. Обычно мы наблюдаем такие в период, между 120-150 годами. Каких-либо генетических предпосылок к более раннему старту третьей сигнальной системы найти не удалось. Возможно, что-то послужило случайным стимулятором. В таком случае очень хотелось бы знать – что? Внешне отклонений нет. Абсолютно здоровый мозг. Все зоны нормально развиты. Ощущение такое, что мы вообще рассматриваем какой-то классический, обычный вариант. Словно бы у него-то как раз всё в порядке. Не в порядке у тех, кто не имеет подобных функциональных изменений при том же строении мозга.