Последний вождь вайясов. Часть 1. Дочь моего врага

 Вечером, сдав дежурство у табуна другим рабам, Хуан вернулся в хижину на краю поместья.

Молча проглотил похлёбку из кукурузы, и так же, не проронив ни слова, ушёл в свой угол и отвернулся к стене. Так плохо ему было лишь однажды — когда умерла его мать, пытаясь произвести на свет ребёнка. Тогда Хуан выл, как волчонок, потому что кроме матери, во всём поместье у него не имелось ни одной родной души. Своего отца он не знал, да и не хотел знать, ибо это был белый офицер, такой же убийца и завоеватель, как и все собаки тсули. А кроме того, истинный вайяс всегда особо почитает мать и родню матери, ибо её кровь дала ему жизнь.

Тогда Искэй-киню простёр над ним руки и стал для него названым отцом. Он же и рассказал обо всём, что творилось на этой земле задолго до рождения Хуана. О стране вайясов, раскинувшейся от Аррамарских гор до самой Пустыни Золотых снов, о большом городе Тенайатане, чьи руины теперь омывает Большая река, и о великом вожде Монкуациле, который когда-то правил этими землями. Он дал осиротевшему мальчишке, каким был тогда Хуан, ощутить себя частью целого народа, который, пусть и в неволе, не утратил единства со своей родиной.

Сегодня этот мальчишка снова осиротел. Но теперь никто не сможет помочь, — ни Искэй-киню, ни Йана-озо, друг, с которым они вместе гоняют лошадей на водопой и работают в поле. Им не понять, что сейчас чувствует Хуанито, отвернувшись от всех и уткнувшись лицом в согнутый локоть.

Как он обрадовался той, что когда-то предложила ему дружбу, лазила с ним по деревьям и бегала по окрестностям! Как он вбирал глазами весь её новый облик, трепеща от нахлынувших чувств при виде её нежной кожи и рыжеватых, чуть вьющихся волос… Как учащённо билось его сердце — от счастья слышать этот красивый голос… от самого присутствия этой девушки, чей облик сразу же затмил всех девчонок, виденных им до этого. Казалось, она вся пронизана благим Солнцем, и сама её улыбка — суть благосклонность божества...

Когда же Хуан стал рассказывать о своей жизни здесь, и перед внутренним взором его встало всё, о чём рассказывал Искэй-киню и чему он сам был свидетелем, живя на плантации, — в нём самом подняла голову глухая ненависть ко всем чужакам, без спроса пришедшим на эту землю.

Он — бесправный раб на этой земле, а ведь в нём течёт кровь вождя Монкуациля, и сам Цветок Солнце, вождь Атауальциль, приходился ему роднёй. А в этой белой девушке, чьи глаза умеют так тепло смеяться, — кровь жестоких завоевателей, разграбивших Тенайатан и самую Обитель Солнца. В ней — кровь тех, кто поработил вайясов и сжёг на костре их великого вождя… А ещё она дочь их господина, того самого, что силой овладел матерью Хуана и тем обрёк несчастную на смерть от тяжёлых родов.

Они чужие друг другу, и должны оставаться чужими. Между ними — кровь, ненависть и вечная вражда двух народов. Она — белая, он — вайяс… Им никогда не быть вместе, им вечно ненавидеть друг друга, — и им самим и всем их потомкам.

От этих мыслей Хуана начинало потряхивать, как в лихорадке. Он сжал зубы и зажмурил глаза.

Его снова, как на берегу ручья, раздирали противоречивые чувства.

Он должен ненавидеть эту белую девчонку! И да, в его душе есть ненависть, тёмной волной она поднимается, захлёстывает почти с головой… С какой радостью эта тьма погубила бы его Исабелиту!.. Но навстречу вдруг поднимается другая волна: полная света, прощения и благого Солнца, она останавливает тьму, встаёт стеной, — но и сама опасна, ибо в ней — огненный жар, повелевающий то, на что Хуан ещё не может осмелиться. Нет. Он не смеет с подобными мыслями коснуться той, которая была ему в детстве почти сестрою.

— Эй, Куайнциль, ты живой там? — доносится до Хуана ехидный голос Йана-озо, который на языке белых носит имя Алонзо.

— Не мешай ему, — тут же останавливает его другой голос. — Он должен пережить это и стать мужчиной.

Это говорит Искэй-киню, названый отец и наставник Хуана.

Нет, не Хуана, Куайнциля, — потомка вождей, пусть и носящего теперь рабский ошейник.