Рябина и можжевельник

Отта шагает бесшумно.

Пол холодит ноги.

На этот раз она в сознании, окутанная лёгким голубым шёлком, с распущенными волосами, что тяжёлыми локонами спускаются с её плеч.

Коридор узок, разведёшь в стороны руки и пальцами коснёшься стены и витражей. Они разноцветные, без каких либо узоров, просто овальные окна, от пола до изогнутого резного потолка, стекла которых состоят будто из больших, острых и ярких осколков.

Ночью не выходят на улицу, но гулять по замку разве могут запретить будущей королеве?

И она бледным призраком бродила в темноте, не зажигая ламп и свечей, не страшась даже щупалец тумана, что порой дотягивались до окон башен.

Витражи всякий раз отбрасывали то яркие, то совсем слабые, едва уловимые глазом блики на тёмный пол. И этой ночью они казались Отте особенно заметными, похожими больше на горящие, живые огни.

Она настежь распахнула окно и подставила тёплому ветру лицо, прикрывая веки, увенчанные золотистыми, длинными ресницами.

Диск луны был ослепительным. А если посмотреть вниз, могло показаться, будто паришь в облаках. Но Отта не желала вглядываться в туман.

— Боги, духи, силы, люди, кто-нибудь, — шептала она, — верните его ко мне. Пусть Ария не коснётся… Зло.

Она выдыхает последнее слово с горечью и опускает лицо.

Молитва словно началась с обмана. Она не верит, что Зло уже не коснулось его. Не верит, что здесь найдётся кто-то сильнее Зла. Не верит…

И всё же упрямо собирается с мыслями.

— Здесь ярче солнца луна. Так разве тьма победит? Я молю о защите, и сила моя в каждом слове горит. И пламя это дарю тебе.

«Арий» — шепчут ветра…

— Лёгкой рукой отведу от тебя беду. Услышь меня, — прижала она пальцы к груди, будто пытаясь унять сердце, что тут же забилось в её ладони, — приди! Не убоись ни тумана, ни тьмы. Здесь ярче солнца луна… не потому, что живём в мире тьмы. Просто свет сильнее, и он в каждом из нас, внутри.

«В каждом» — звучит в дробном шуме дождя.

— Не только в таких, как я…

«Только…» — шепчет эхо.

И луна скрывается за плотной, грузной тучей.

Отта, наконец, разомкнула веки и отступила от окна. Она не вздрогнула, когда небеса содрогнулись от раската грома. Но вскрикнула, когда заметила за спиной своей высокий мужской силуэт.

— Я напугал тебя… — выдохнул правитель горько и тихо. — Не хотел.

— Всё в порядке, — она сделалась вдруг будто бы ещё тоньше и бледнее.

Отта не всегда чувствовала себя так в присутствии Мэрели. Он был для неё, как второй отец. Но в последнее время что-то изменилось.

Или же ей так кажется? Быть может просто она, охваченная горем и не зная, где и в ком найти утешения, напротив, начала во всех искать подвох?

Мэрели ведь тоже переживает об Арии. Всё же пропал его сын. Отте лишь кажется, наверняка кажется, будто правитель их не убит горем. Он просто…

— Вы хорошо справляетесь, — закончила она мысль вслух и закрыла окно. — А я, нет. Мне чудится даже сейчас, будто небо смеётся надо мной. Вы слышите?

— Это гром… — проронил он и за талию притянул её к себе. — Ты совсем замёрзла, бедняжка.

И ей стало холоднее. Точнее, только сейчас Отта смогла ощутить холод.

Она подняла на Мэрели свой светлый, зелёный взгляд, и встретилась с его — блестящим и тёмным.

Глаза правителя всегда пугали её, глубоко посаженные, они почти никогда не отражали свет. Ещё и серебряные от ранней седины волосы, обрамляющие лицо с высокими, острыми скулами, делали их выразительнее.

Мэрели был не стар, нет. Просто в детстве что-то случилось с ним, о чём он молчит до сих пор. Впрочем, возраст свой он не называл никому. Но на лице ни морщинки, разве что немного стрелочек у глаз да в уголках губ.

Он крепкий, похож на скалу. Всегда уверенный внешне и грозный. Разве что с Оттой обычно пробуждалась в нём нежность.

Отеческая, конечно же.

Конечно же, так…

От его тела, от сильных рук с грубоватыми, шершавыми ладонями, исходил жар. И Отте бы поддаться, успокоиться, уткнуться в грудь ему, как сделала в тот день, когда узнала, что Арий пропал. Но вместо этого она словно обратилась в камень.

— Что ты? — прошептал он, слегка склонив к ней голову, и двумя пальцами, аккуратно, словно мог больно её задеть, заправил ей за ухо прядь волос.

— Ничего. Просто… — она попыталась отстраниться, как бы между прочим, якобы и не от него, не из-за него.

Но Мэрели делал вид, что не замечает этого и держал её по-прежнему крепко.

— Мне просто больно, — договорила Отта. — Сердце не на месте. Боги… — в её голосе просквозил испуг и обречённость и она вновь, невольно, заглянула ему в глаза. — Боги молчат.

— Или смеются, — отозвался он после очередного раската грома, уже не пытаясь убедить Отту, напомнить ей, что то всего лишь гроза.

***

Комната её — белый храм, противоположность Чёрному, что затаился в лесах. Здесь не проводят мессы, не воздают дары, не ждут страшных и великих чудес.

Здесь тишина и свет, покой и песнь ветра, что так часто поёт за окном на открытом балконе, задевая собой струны арфы. Всё в светлых тонах, в бирюзе и хрустале, пламя чистое и жаркое и днём и ночью пляшет в сосудах, защищая госпожу от лютой тьмы.

Отта ложиться на кровать, укрытую прозрачным балдахином, и слёзы стекают по её щекам, отражая огоньки свечей, делаясь сверкающими и колючими.

Замок стал ей домом, Мэрели — отцом. Но кем будет он ей, если Арий не вернётся, ведь он ясно дал понять, что именно Отта станет их новой королевой?

А самое главное, как она сможет жить без своей любви?

Она сжалась в комочек, натянув на себя лёгкое, пушистое одеяло и сама себе запела тихую колыбельную.

И этой ночью приснилось ей, как впервые увидела она Ария.

Отта собирала цветы для отвара, по-простому так задрав подол льняного платья по колени, ведь мешка с собой не захватила. А когда подняла взгляд и увидела Его, высокого, светловолосого, с глазами, что небо, то выпустила подол из рук, и водопад белых лёгких цветов упал ей под ноги и, подхваченный ветром, на мгновение увил собой Ария.

Она улыбалась во сне, что-то бесшумно шепча и протягивая руку в сторону, словно пытаясь за что-то ухватиться.

И в это мгновение дверцы, ведущие на балкон, распахнулись.

Отта рывком поднялась на кровати, села, озираясь по сторонам испуганным лучистым взглядом, и перестала дышать от изумления, заметив, как по воздуху к ней плывёт «лента» из белых лепестков тех самых цветов…