Танец алого и золотого

Примечания:

"Взглядом гору опрокинуть" - авторская отсылка на слова о жене ханьского государя У-ди: «На далеком севере живет такая красавица, что подобной нет в мире, она одна-единственная. Раз только взглянет - и рушится целый город. Взглянет еще раз - и опрокинет царство».

По легенде существовало десять солнечных воронов, чьё одновременное появление на небосводе привело к возникновению огромного пожара. Император Китая попросил лучника Хоу И сбить девять из них, что он и сделал, получив в награду эликсир жизни.

- Опасно разгуливать по дворцу без меча, - отвлекает от изучения сделанных за собрание записей хриплый голос, недостаточно знакомый, чтобы опознать его владельца лишь по нескольким словам.

Встав так, что рукавами скрываю исписанные листы, я с поклоном интересуюсь:

- Что друг на тропе самосовершенствования имеет в виду?

Едва мои губы смыкаются, как я поднимаю взгляд. Пред моим столом главы предстаёт немолодой мастер, волосы которого давно тронули седины, а глаза приобрели характерный старческий прищур. Серые одеяния мужчины скромны и аскетичны, без вышивки и украшений, из-за чего на фоне меня в златой ткани он видится бедняком, но это не совсем так. Школа, адепты которой носят этот цвет, достаточно древняя, с определёнными запасами денег и тайных свитков, но чересчур отдалённая от мирских дел, чтобы главенствовать, в отличие от Нинцзин.

- Ветер этой ночью особенно силён, - старый мастер указывает на распахнутые двери, выходящие не в коридор с одной стороны зала, а наружу, с другой, в ночную тьму.

Общение с Чжао Цыянем, вынуждена признать, было лёгким и не напрягающим, однако после мне пришлось переодеваться в чистое и продолжить собрание вплоть до темноты. И, честно, я ожидала, что все уже разошлись: этот глава более чем умел, раз скрыл своё присутствие.

- И всё же барьер спасает нас от страшных холодов, - взмахнув рукой, я духовной энергией закрываю двери.

- Не мешает ли такая защита духовным практикам?

Я чуть дёргаю пальцем, но приведённый в здравое состояние разум не туманится гневом мгновенно.

- Осторожные шаги надёжнее широких, хоть кого-то и ведут к одной цели.

Светлые, как стекляшки, глаза мужчины белеют, и меня вдруг посещает мысль, что на самом деле он слеп.

- Глава школы Ван права, - соглашается старый мастер. – И всё же, вы без меча.

- Не в отсутствии ли действий есть добродетель? Не полезность ли в пустоте?

- Ваш учитель хорошо вас обучил.

Мы обмениваемся прощальным почтением, и чужой глава покидает зал. На сей раз, я убеждаюсь в собственном одиночестве, запечатываю все двери и падаю на колени только тогда, когда никто более не мельтешит близко.

Разумеется, наш разговор был вовсе не о погоде и не о мече. Все они, последователи других учений, обеспокоены появлений главы Сюэсэ Хоянь и последователя, и не доверяют им, как ураганному ветру, который не может даже волею судьбы совсем не причинить вреда. Меня попрекнули моей самоуверенностью, и переиначенные мною основы основ совершенствования были скорее насмешкой, чем обсуждением их правдивости, ведь мы оба прятали за красивыми речами речи правдивые, что неверно. И всё собрание из такого неверного и состояло.

Упрятав записи в рукав, я выхожу из зала на лужайку, вдыхая запах ночи. Развеваются флаги, ноги сами приносят к тренировочному полю, а сердце охватывает тоска по духовному оружию. Тут – слышу характерный разрезающий воздух свист клинка.

- Ван Лилян-а, лови!

Тяжёлая рукоять легко ложится в руку. Это меч Чжао Цыяня.

Следуя зову сердца, я делаю несколько выпадов, прежде чем остановиться и спросить:

- Почему ты не в отведённых тебе покоях?

Чжао Цыянь насвистывает что-то весёленькое и оскорбляющее благородный слух, двумя тёмными омутами взирает на моё заострившееся лицо. В лунном свете пляшут тени, и везде мерещится то, чего нет.

- Разведываю все секреты школы Нинцзин, - он шутит и склоняется ко мне, вцепившись в своё запястье кистью у поясницы. – Глава школы Ван так завораживает с мечом в руке.

- Не льсти, - фыркаю я. – В Фаньжуне ты не выглядел впечатлённым.

- Правда, что ли? – он поражается и, не разгибаясь, сокращает расстояние между нами. – Разве я не впервые вижу вас с клинком?

Сначала подмигивает мне прямо перед главным дворцом под взором прочих глав-соучеников учителя, вылавливает в коридорах, а теперь притворяется, будто мы не встречались до сего дня.

- Вы оказали мне помощь, как делают ваши собратья уже не в первый раз, - я передаю ему меч. – Преследование меня не прибавляет вам доверия. Мы не друзья.

Он тянется, чтобы забрать оружие, но в итоге накрывает мои пальцы поверх него. Я холодею под давлением ощущающейся в клинке тёмной энергии.

- Сдаётся мне, что большие друзья, чем все эти дуралеи в роскошном зале. Признайтесь, глава школы Ван, вы ненавидите каждого из них.

Я медленно втягиваю прохладный ночной воздух. Наша речь не столь громка, чтобы её услышал всякий посторонний, да и юноша вынимает из-за пазухи работающий заглушающий звуки талисман и показательно вертит его. Чжао Цыянь хочет, чтобы его слушала только я.

- Мне не положено ненавидеть, - мне бы отпустить рукоять, но вместо этого я лишь стискиваю её под теплом ладони тёмного заклинателя. Огонь заклинателя сглаживает неприятные веяния тёмной энергии, оставляя только… манящую силу.

- Если испытываешь ненависть, значит, положено.

На губах Чжао Цыяня не таится улыбка, она яркая, и я догадываюсь, что он наслаждается своим могуществом не меньше, чем я, дотронувшаяся до него лишь слегка.

Когда юноша забирает меч, я с тоской наблюдаю за тем, как он прячется в ножнах.

- Ты ведь хочешь потренироваться с ним, - мальчик в бамбуковой шляпе, порождение моего подсознания, встаёт рядом. Невинно интересуется: - Почему не попросишь? Он сам дал его поддержать, думаешь, откажет?

Поправив бамбуковую шляпу, мальчик пальцем указывает на клинок на поясе заклинателя. Забывшись, я хочу опустить руку иллюзии, но Чжао Цыянь трактует мой жест иначе:

- Хочешь? – И меч с пояса снимает.

- Нет.

Да.

- Знаешь, однажды я помог одному заклинателю пережить искажение ци. С помощью тёмного искусства.

***

Ноябрь выдаётся дождливым: из дворца невозможно выйти, чтобы не ступить в лужу и грязь. Что хуже, юные адепты спотыкаются, и теряют в воде кто ленты, кто подвески, кто протащенные из поселений засахаренные орешки и ягоды. Клянусь, я даже видела, как Ян Гуйцзу, зорко следящий за тем, что попадает на гору из мира за пределами, вынул из мокрой травы пакетик с ягодками, помыл их, а после отыскал учеников, их потерявших, да ещё не заметивших пропажу, и нагло съел на их глазах! Тем самым, он пожурил их, ибо как можно заклинателям быть такими невнимательными и неловкими? Однако их оправданием является то, что и старшие адепты проклинают непогоду.

Замочив одеяния в пути, я жалею, что не подвязала вымокшие рукава, но в них сокрыто важное послание, потому мне не столь обидно. В главном дворце повсюду зажгли свет, приближается время вечерних чтений, а после и отбой, впрочем, как всегда, не уверена, что я лягу в назначенный час.

В предвкушении я добираюсь до жилой части дворца, где меня поджидает неприятная, в отличие от полученного послания, неожиданность. В моих покоях сидят Нин Хэфэн и Ян Гуйцзу. И не просто сидят, в ожидании попивая чай, а перебирают мои письма, развёрнутые и очевидно прочитанные!!!

Злость пробирает до костей, но я медленно закрываю дверь и креплю заглушающий талисман. Теперь можно кричать:

- Вы роетесь в моих покоях?!

- Как давно ты ведёшь переписку с Чжао Цыянем? – непривычно хмурый шисюн Ян как веером обмахивается цветной бумагой писем.

- Куда важнее то, о чём вы с ним беседуете, - учитель сжимает в кулаке то, что не захапано старшим соучеником.

- Знаешь, шимэй, о таком можно и меня спросить, - шисюн Ян протягивает мне письма, и я яростно выдираю их из его руки. – Я бы проследил за тем, чтобы не было вреда…