Счастье со вкусом латте

– Заводская девять, – с недоверием глядя на немытую развалюху, Митяй аккуратно садится в старенький, пахнущий дешевым освежителем салон. На зеркале висит иконка и деревянный крест. 

– В Заречный-то? За сто пятьдесят доедем, – улыбается усатый водила. Непривычно, в мегаполисе так не улыбаются. Все хмурые, как сама природа. 

– Поехали, – на первое время Матвеев выделил-таки еще денег из тех запасов, что сохранил и зажал поначалу. Наверное, прав был. Сейчас вот хоть на билет хватило, да тут на бытовые расходы. Ценник тут явно ниже привычного. Того, что есть хватит на пару недель сносной жизни. С учетом, что жить он будет у бабки, а значит за хату и еду платить не надо. 

Улицы, серые и такие скучные в сравнении с привычным неоном городских вывесок и модных фасадов навевают тоску и вообще не рождают никаких воспоминаний. Последний раз он был здесь когда? В двенадцать? Потом отец застукал мать в койке с партнером. Аккурат после подписания сделки. И все.

Только, подъехав к дому Мещерский узнал площадку. Все те же ржавенькие горки и качели. Это тебе не модный пластиковый городок с пиратским кораблем, как стоял у них в коттедже для малышни. 

Митька выгрузился из тачки, не торопясь зайти в скучный, старомодный подъезд бабкиного дома.  Двушка на третьем. Окна во двор. Это он помнил как раз. Помнил, как Бабка кричала с окна: – Дима, ужинать! И ребят зови, пирожков напекла. – И они гурьбой, грязные, как черти, неслись по лестнице, толкая друг-друга. В узкой кухоньке сидели кто на чем, за обе щеки уплетая горячие пирожки с капустой и яйцом, а бабушка мягко журила за недомытые руки. 

Митька ощутил с удивлением, как рот наполнился слюной. С тех пор он и не ел больше тех пирожков. И вообще пирожков. После развода родителей Митяй перестал общаться и с бабкой. Насильно вытравил из себя все, что напоминало об этой части жизни. Пирожки тоже. А теперь вот урчало в животе, аж до судороги в кишках. Митька поднял глаза на знакомое окно, прищурился, рассматривая занавески. Он даже не интересовался все эти годы, жива ли баба Нюра. Наступив ботинком в грязь, прошел к турникам, коснулся пальцами ржавой балки. Однажды упал на нем, разбил рожу. Крови было – жуть. Швы накладывали. Бабушка плакала, звонила матери. Та приехала, все бросив, первым же поездом. Сладостей привезла, целовала макушку и гладила по волосам тайком, когда Митяй делал вид, что спит. Он был уже взрослый и телячьи эти нежности по заветам отца не поощрял. Но тогда, с разбитой башкой очень хотелось, чтобы мама пожалела. Зло пнув турник, Митька развернулся  и пошагал в сторону подъезда,  закинув сумку на плечо. 

“Обивка на двери все так же - мягкая из кожи молодого дермантина. Такие еще делают вообще?” – машинально подумал Митяй, надавив на кнопку звонка. Дверь открылась, противно скрипнув. Митька поморщился. Бабушка изменилась: постарела, и будто сморщилась вся. 

– Димочка! – от слюнявого этого обращения хотелось поморщиться, но Митяй скользнул по наполненным слезами глазам и подавился своим недовольством. 

– Здравствуй, ба, – ощущая жуткую, необъяснимую совершенно неловкость, спросил с идиотской улыбкой: – Можно войти? 

В истории у Ольги героине тоже пришлось бросить привычную жизнь и уехать в глубинку. Читаю с удовольствием и зову вас.