Хранительница магического Источника

На дворе стояла поздняя осень. Ночами подмораживало, устраивая гололёд, а к обеду начинало поливать. Да даже не поливать, а просеивать воду через мелкое сито. Глафира сидела на низенькой скамеечке перед дверцей печи. Когда открывала дверцу, чтобы подложить поленьев, печь нещадно дымила. Дрова были сырыми и не столько горели, сколько с шипением шаяли. Тяги не хватало.

Глафире уже девятый десяток заполовинило. Всевозможных хронических заболеваний набрался огромный букет. Живёт одна-одинёшенька.

- Охохоюшки…, – тяжко вздохнула Глафира, подкидывая полено в печь.

Благо, бабёнки, объединившиеся в клуб «Рукодельница» и вокальную группу «Берегиня», приняли в свою компанию. А больше и не нужна никому. Спасибо, вот ещё школьники шефство над ней взяли. Раньше-то, как принято теперь говорить, при советской власти, пионеры, помогающие одиноким старикам, называли себя «тимуровцами». А в нынешнее время школьники называют себя волонтёрами. А по ней-то разницы нет. Дрова в поленницу в дровянике складывают, после метелей и буранов дорожки расчищают, вот и ладно.

- Охохоюшки…, – Глафира опять тяжко вздохнула.

Потом хмыкнула со смешком, вспомнив шуточное новогоднее гадание. «Берегинюшки», они же рукодельницы, пригласили её на предновогодние посиделки. Выпили по три стопочки Тамариной наливочки, закусили салатиками, песни попели. А потом Семёновна предложила погадать. Нашла в интернете интересное шуточное гадание. А шуточное-то, возьми, да и сбудься на полном серьёзе почти у всех. Даже такие, как скорые замужества, выпавшие Семёновне с Варварой. Но год ещё не закончился, так, может, у всех сбудется. Только у неё вряд ли. А выпало ей избавление от хронических недугов. Не может такого быть, чтобы все болезни одним махом исчезли. Разве что, только на смертном одре. Руки-то вон как артритом изувечены – все пальцы кривые, шишкастые. А вылупившиеся вены на ногах…, а остеопороз со сколиозом упорно гнущие позвоночник в дугу…, а давление кровяное, подскакивающее иной раз за двести с лишком….

- Охохоюшки…, – открыла Глафира дверцу в очередной раз.

Из печи выпал горящий уголёк на припечной жестяной лист. Глафира ойкнула, схватилась за плицу и замерла. Уголёк вращался, увеличиваясь в размере и вытягиваясь вверх. Глафира в ужасе опрокидывая скамеечку и запинаясь за неё, отскочила от печи, чуть ли не падая, да вовремя ухватилась за, стоящую в двух шагах, газовую плиту. И откуда только прыть взялась? Пламя взметнулось вверх и погасло. А перед Глафирой стояла невысокая стройная молодая женщина с ярко-рыжими вьющимися волосами ниже лопаток, в красном переливчатом длинном платье.

- Сгинь, сгинь, Огневушка-поскакушка, – замахала на неё руками Глафира.

- Я не Поскакушка. Это мои младшие сестрицы из огня скачут да золотые жилы и самоцветные россыпи указывают. А я – Огненная Дева. Судьбу меняю, жизнь продлеваю. Сама же меня призвала и гонишь.

- Я не призывала, – отринула заявление Огненной Девы Глафира.

- Как не призывала? А кто же, как не ты? Кроме тебя никого здесь нет.

- Но я даже единого слова не произнесла, – отпиралась Глафира. – Да и о тебе ни в каких сказках и преданиях не читала и не слыхивала.

- Ну и что, что не читала и не слыхала. Я-то, вот, перед тобой стою, твоими мыслями призванная.

- Так и мыслей у меня о тебе не было. Я совсем о другом мыслила. Я про свои недуги думала, про жизнь мою нерадостную, про одиночество. Да, вон, про то, что печь плохо топится, дрова едва шают. Крыша в дровянике прохудилась – дрова совсем сырыми стали.

- Вот и я о том же. Уж очень жалостливо ты о своей жизни думала, трижды вздохнув, «охохоюшки» сказала, вот меня из малого огня и вытянула. Так будем судьбу менять, жизнь продлевать?

- Как её, судьбу-то, поменяешь, ежели жизнь моя уже на исходе? Жить-то мне осталось всего ничего. Года мои, словно вода, утекли. Впереди ничего нет. Оттого и радости больше нет.

- Вот-вот. Ни позади, ни впереди. Ни света, ни радости. Ни детей, ни внуков. Одна пустота. Давай! Судьбу Глафире меняю, жизнь продлеваю!

Огненная Дева взмахнула руками, а перед Глафирой всё завертелось, закружилось огненными искрами. Потом померкло.

*****

Глафира очнулась, сидючи на скамеечке перед дверцей печи.

Открыла дверцу, подкинула поленья. Огонь жадно накинулся на сухое дерево. Поленья затрещали. Глафира закрыла дверцу и подпрыгнула от громкого возмущённого мужского голоса, почти крика.

- Ах, ты, старая карга!

Она, резко вскочив со скамеечки, развернулась к двери. В открытую дверь ворвался молодой мужик, нет, даже парень, в распахнутом полушубке, под которым алела рубаха навыпуск, подпоясанная узким ремешком. Без шапки. Тёмно-русый чуб волной.

- Где старуха? – взревел он, обнаружив вместо хозяйки ветхого домишки невесть кого.

- Ннне знаю, – ответило это невесть кто.

- А ты, кто такая?

- Ггглаффира я, – заикаясь, проговорила девица в странной одежде. – Тут никого, кроме меня, нет.

- Как, нет? Тут должна быть эта старая ведьма Чулубеиха.

- Какая ещё Чулубеиха? – осмелев, возмутилась Глафира. – Я тут живу.

- И давно ты тут, Глафира, живёшь?

- Не помню. Всегда, наверное, – неуверенно произнесла Глафира.

- Не помнит она, – с сарказмом проговорил парень. – Зато я хорошо помню, что всю мою жизнь здесь живёт ведьма –  старуха Чулубеиха. И никого другого, никогда здесь не было.

Парень развернулся, было, выходить, за дверную скобу взялся, да передумал. Подошёл к Глафире.

- А, нутко, я на тебя лучше гляну, – ухватил за плечи, развернул лицом к керосиновой лампе, висящей на стене. Глафира даже опешила. – А ничё так, симпатичная. Сойдёшь. Корову доить умеешь? Прясть, ткать, вязать? Или шить? Хлеб печь? – Засыпал вопросами, не давая Глафире рта открыть.

Глафира, хотя и опешила, а парня-то рассмотреть смогла. Красивый. Сероглазый. Почти правильные черты лица. На артиста какого-то смахивает.

- Э-э-э! не хватай! – вырвалась из рук. – Куда это сойду? Всё я умею делать. Даже дрова колоть. Да тебе-то что?

- Дрова колоть не надо. Сам справлюсь. А вот то, что рукодельная такая, это хорошо. Согласен жениться. Я за сватами.

Парень выскочил на улицу, хлопнув дверью так, что, кажется, домишко, в котором оказалась помолодевшая Глафира, вздрогнул.

- Какого ляда? Это что такое было? – недоумённо произнесла Глафира. – Где эта Огненная Дева?!

Глафира схватила кочергу и начала шуровать в топке.

- А, ну, вылазь, Огненная Дева! – крикнула в топку.

Топка пыхнула пламенем, чуть не опалив девушку, едва успевшую отскочить. Перед топкой возникла Огненная Дева.

- Э! Э! Ты что это, Глафира? Я тебе кто? Золотая рыбка? И то тебе не эдак, и это не так! Объясни толком, чего хочешь-то?

- А ты меня и не спрашивала! – возмущённо произнесла Глафира. – Судьбу Глафире меняю, жизнь продлеваю, – передразнила с ехидством. – Не была моя жизнь пустой. Да. Своих детей не нажила, внуков не пестовала. Так я в школе сорок лет проработала на начальных классах. Чужих детей уму-разуму учила, а они мне спасибо говорили, да своих детей и внуков приводили. А детей и внуков не нажила, так потому, что мой любимый погиб при задержании нарушителей границы нашей Родины. Двух месяцев до демобилизации не дожил. А другого такого не встретила.