Маренго

Галя почти знала, что скажет ей Антон, когда позвонит.

— Не смей приближаться к моему отцу, — и он положил трубку, прежде чем она сумел сказать хоть слово объяснения. Ну еще бы. Он наверняка жутко разозлился, когда узнал, что она хочет навестить дядю Сергея в больнице.

Галя же после звонка еще долго ходила из угла в угол, по-детски грызла ноготь на мизинце, думала, поглядывала на кухню, где шипела сковородка и гремела посудой мама.

— Мам, — наконец решилась она.

Мама повернулась от плиты, где переворачивала биточки, когда Галя переступила порог.

— Может, ты позвонишь Лавровым? Поговоришь с Антоном, чтобы он разрешил мне сходить в больницу. Он тебе точно не откажет.

Но мама покачала головой уже при первых Галиных словах.

— Галюнь, нет, я не буду никуда звонить. — Галя понурилась. — Ну сама посуди, зачем? Вы ведь с Антоном давно не общаетесь и давно не ладите. Ну позвоню я, ну будет нам обоим от разговора неловко, ну залезу людям в глаза, а ведь им и так непросто сейчас. Им сейчас не до чужих, уж это точно. Не до тебя.

— Ты ведь не думаешь, что я это потому, что мне хочется какой-то практики или чего-то в таком роде, — озвучила Галя то, что наверняка думал Антон.

— Ну что ты, — сказала мама ласково. — Я знаю, что ты у меня добрая и отзывчивая девочка, и дядя Сергей — хороший человек. Но это их семья, Галюнь, не наша... Они ведь знают, кто ты.

Галя сжала губы при этом «кто ты», но кивнула.

— Значит, если понадобится, они тебя сами найдут. А сама ты не навязывайся, не надо. Некрасиво это, как ни крути.

Гале не понравился разговор, но другого быть и не могло. Мама знала все. И про их дружбу, и про ссору, и про остальное. Она Антону давно уже не сочувствовала и его не любила.

Как и Фаина... да, Галя знала точно, что ее старшая сестра Антона ненавидела от всего сердца, и было, за что.

Сколько раз она оттирала плевки с Галиного портфеля — пусть не сам Антон, так его друзья считали своим прямым долгом «облегчить душу» на сумки и учебники тех, кто обрел способности.

Сколько раз ловила Галю в коридоре и отряхивала со спины мел и отлепляла приклеенную скотчем табличку «пни меня» или «у меня не все дома».

Сколько раз отпирала темную, пахнущую пылью кладовку, где уборщики хранили ведра и тряпки, и выводила оттуда заплаканную, умирающую от страха, стучащую зубами Галю — и ведра и тряпки летали по кладовке и гремели на весь этаж, когда Фаина выходила из себя, а ее телекинез выходил из-под контроля.

Антон знал, что Галя боится темноты.

Она боялась ее еще до того, как проснулись способности, а потом и вовсе. Он знал об этом, потому что она открыла ему эту тайну сама — и потом использовал этот страх против Гали так часто, как только мог.

Как будто хотел показать своим друзьям, что ненавидит психопрактиков так же сильно, как они, и не делает исключения даже для бывших друзей.

Но Галя тоже умела показывать друзьям, что они бывшие. Однажды, после долгой ночи, в которой ей приснился сон о прошлом: она, Антон, чей-то день рождения и воздушные шары, за один из которых они зацепились вдвоем и, смеясь, куда-то полетели, она собрала все рисунки, которые он для нее нарисовал, запаковала их в большой конверт и отправила на адрес Лавровых по почте.

Галя пожалела об этом сразу же, как вернулась домой, и  еще несколько дней бродила кругами возле телефона, уверенная, что Антон позвонит и что-то скажет. Но звонка все не было. А потом началась учеба, она уехала в Ноябрьск, и время пролетело, утянув сожаление за собой.

И ведь все изменил один день. Нет, два, потому что если бы не было первого дня, наверное, совсем по-другому бы случился и второй, но все вышло, как вышло...

В тот первый день Антон неожиданно не пришел в школу, и Галя извелась, переживая, что и как, что случилось и не заболел ли он. Она звонила на сотовый — он не взял трубку, она написала СМС — он не ответил, и сердце ее в концу шестого урока сжималось от плохого предчувствия.

Ей было еще больше не по себе, потому что уже две недели как Галя собиралась рассказать Антону свою тайну.

На весеннем периодическом обследовании у нее все-таки обнаружили клетки Телле. Медосмотр с психоскопией проводили с момента общей вспышки каждые полгода, ведь Зеленодольск был в аномальной зоне, и каждый мог оказаться новым психопрактиком вот прямо сейчас. Результаты исследований охранялись законом о конфиденциальности, и если способность была не такая, которая заставляет тебя поджигать предметы поблизости или поднимать над землей предметы силой мысли, то можно было ничего никому и не говорить.

Наверняка были те, кто не говорил.

У Гали обнаружилась способность заглядывать в бессознательное. Высокой, пятой категории — но эта способность сидела глубоко в ее мозге и снаружи никак себя не проявляла. Она могла бы промолчать, если бы захотела, и никто до самого окончания школы об этом бы не узнал.

Она хотела сказать Антону, потому что он был ее друг.

Все майские праздники Галя маялась и едва дождалась, пока снова начнется учеба, и вот она началась, но Антон не пришел в школу. Телефон не отвечал, и Галя решила сама после занятий заглянуть к нему и узнать, в чем дело.

Она купила по дороге апельсин и зеленое яблоко. Если Антон заболел, это ему точно поможет. Но уже подходя к дому Лавровых, Галя поняла, что дело совсем не в болезни, и апельсин и яблоко Антону будут не нужны.

У дома — калитка, ведущая во двор, была почему-то открыта настежь — стояла дорогущая машина с тонированными стеклами, а у машины, лениво роняя на обочину пепел, стоял и курил высокий красивый мужчина в солнечных очках. Галя остановилась и непонимающе посмотрела на него. Он ответил ей молчанием и пустым взглядом.

Окна в доме были открыты, и на улицу доносились крики. Мама Антона, его папа, Неля — Галя узнала голоса, но это от слов, а не от голосов ее волосы встали дыбом, когда она их разобрала.

— Забирай свои вещи и катись к своему миллиардеру, если так хочешь! — кричала Неля, срываясь на слезы. — Но Антона не тронь! Он останется жить с отцом, он имеет право!

— А тебя я не стану спрашивать, что мне делать, а чего нет! — кричала не тише Нели тетя Света. Раздался тяжелый хлопок двери. — Антон, собирай вещи, ты поедешь со мной! Быстро!

— Нет! — раздались сразу три голоса, и в одном из них Галя узнала голос Антона.

— Я никуда с тобой не поеду, — промолвил он резко. — Я останусь с папой.

— Он никуда с тобой не поедет, и попробуй только у меня его отнять, — заговорил угрожающе и зло дядя Сергей. — Иди в суд, если хочешь. Антон уже не маленький, он сам может решать, с кем остаться.

— Твой миллиардер тебе тут не помощник! — добавила язвительно Неля.

И снова резкий и чуть заметно дрожащий голос Антона, от которого сердце Гали скрутилось в крошечный узелок:

— Я останусь с папой, я же сказал. А ты уезжай. Ты тоже нам больше не нужна.

Тетя Света громко заплакала:

— Дети!.. Ну пожалуйста, пожалуйста, попробуйте меня хоть немножко понять!..

— Тебе лучше уйти, мам, — сквозь всхлипы глухо проговорила Неля. — Сколько ты его знаешь? Две недели? Наверное, это очень большая любовь, раз ты бросаешь нас ради него.

— Нель, но вас-то я по-прежнему люблю, я...