Ланиакея

— Ой, Фаина, мне сказали, вы искали меня? — окликнул Владимир Васильевич Левин, выглядывая мне навстречу. — Идемте. Какой-то вопрос возник?

Я кивнула и зашла в преподавательскую вслед за ним. Это было большое светлое помещение с холодильником, кофемашиной, удобными диванчиками и низкими столиками. Совсем не похоже на минимализм кабинета Вагнера и Аткинсона или вычурность директорского кабинета.

Владимир Васильевич был один — перемена только началась, и остальные преподаватели, видимо, еще не успели прийти. И я и в самом деле искала его — во всяком случае, интересовалась расписанием у Нестора, но дело было не связано с практиками и не касалось вопросов антиперцепции. Ну, почти.

— Садитесь, — Владимир Васильевич махнул в сторону диванчика и стола, на котором одиноко лежал белый лист. — Хотите кофе или минеральной воды?

Я покачала головой, но он все равно достал пластиковые стаканчики из шкафа и налил минералки себе и мне. Присев рядом со мной — я почувствовала еле заметный запах какого-то древесного одеколона, — Владимир Васильевич отодвинул листок в сторону. Я увидела «Согласие на обработку персональных данных. В.В. Левин».

— Петр Петрович-то вас уже вызывал? — спросил он, заметив мой взгляд.

— Да, — сказала я. — Вызывал.

Еще утром Чесноков передал через своего секретаря, что мне нужно срочно к нему зайти, потолковать по поводу конференции психопрактиков. Когда я срочно зашла, разливался соловьем битых полчаса, говорил почти то же, что говорил вчера при Вагнере, напирал на возможности и перспективы. Вот только была малюсенькая деталь, которую он озвучил столько раз, что на это нельзя было не обратить внимание.

Меня, Фаину Голуб, действительно приглашают на слет... но только если я соглашусь, чтобы наша с Калиной видеозапись была продемонстрирована публично, в том числе, и на этом самом слете, в присутствии трех сотен человек приглашенных гостей со всей России.

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять посыл. Меня звали только из-за Калины. Не из-за моих способностей. Не из-за выдающихся достижений на поприще антиперцепции, хоть я лучше других знала, что их у меня и нет, а только из-за того, что я оказалась однажды не в том месте и не в то время. Чуть не сожгла себе мозг... но кого это волнует, ведь не сожгла же.

И в этом отношении Вагнер и Айзанат оказались честнее, чем Чесноков — потому что вчера они действительно сказали, что думали, быть может, жестко, в своей обычной манере и без прикрас, но правду, которую понимала и я.

Чесноков же врал нам всем в глаза. Говорил откровенную ложь о шансах и самородках, подкрепляя все словами о Трил, которая тоже поначалу не делала успехов, буквально вынуждал Вагнера солгать и мне, ведь как еще бы тот объяснил вдруг проснувшееся в них желание взять меня на слет?

«Голуб, мы тут пили кофе вечерком и вдруг поняли, что вы дико талантливы, так что вы тоже идете. И, кстати, там бумажечку подпишите, не забудьте, а то без этого ваш дикий внезапно проснувшийся суперталант не имеет значения».

Но это я поняла уже ближе к обеду, когда все-таки немного остыла и начала анализировать. Утром, у директора, раздосадованная и отчаянно безрассудная, я ляпнула, что согласна и все подпишу.

— И что вы решили? Откажетесь опять? — спросил Владимир Васильевич, и я очнулась от раздумий.

— Нет, — сказала, отводя взгляд. — Теперь соглашусь.

— Так хотите известности? — Я вспыхнула: это тут уж точно было ни при чем, но Владимир Васильевич не стал ждать моего ответа. — Да, я тоже на сей раз решил согласиться... по личным причинам. Только тут такое дело… вы ведь понимаете, что нас будут показывать сначала на съезде, потом в «Ланиакее» на лекциях, и это будет не раз и не два, и не три. Вы с Денисом Николаевичем не говорили? Мы до-о-олго беседовали здесь вчера на эту тему...

Я постаралась сохранить прежнее выражение лица.

— ...и он был категорически против того, чтобы из вас делали, как он сказал, героиню фантастического... — Левин кашлянул в усы, но я могла поклясться, что это намеренно, — короче говоря, чтобы этот фильм показывали публично. Решение, конечно, ваше, но, может, все-таки посоветуетесь?

Но я упорно молчала, и Владимир Васильевич, не дождавшись ответа, вернулся к сути:

— Так что за вопрос?

— Я насчет согласия и хотела уточнить, — сказала я. — Я не знаю, что писать, и... в общем, я хотела у вас спросить, что вы написали.

— Ну... — Он казался немного растерянным моей просьбой, но кивнул и пододвинул листок ближе. — Почитайте. Особо ничего сверхъестественного.

Я почитала.

«Я, Владимир Васильевич Левин, кандидат психопрактических наук, старший преподаватель потока антиперцептивных дисциплин, настоящим выражаю свое согласие ГОУ ПО «Высшая школа психопрактиков «Ланиакея» на публичную демонстрацию видеоматериала с моим участием, а именно видеозаписи от ... 20.. года, в учебных целях. Подпись. Дата»

Я положила листок на стол, понимая, что мне надо набраться смелости.

Наше видео — фантастический боевик, да, — было... наглядным. Имея на записи самих Аткинсона и Вагнера, Чесноков мог рассчитывать на слете на настоящий фурор. Да, меня бы заметили тоже, ведь как-никак в этом фильме я играла одну из главных ролей — но, если честно, даже несмотря на досаду и желание доказать, что я тоже не лыком шита, мне уже не особенно хотелось соглашаться.

Мне не хотелось видеть на экране свое полумертвое лицо. Мне не хотелось глядеть в глаза Андрея Калины, ставшего «овощем» в возрасте двадцати трех лет. Мне не хотелось снова осознавать, что эта случайность — не постановка, а самая настоящая реальность, и я на самом деле могла там погибнуть — если бы не блокираторы рядом, если бы не Аткинсон, если бы не «вы справитесь, Голуб. Вы уже справились», сказанное так, что я не могла этому не поверить.

— А профессор Аткинсон согласен? — спросила я, не решившись назвать имя Вагнера.

— Да видите ли, Фаина, — сказал Владимир Васильевич, отпивая из стаканчика, — если бы тут было все так просто. В рамках действующего даже не российского, а международного законодательства любое применение морталопрактиком способностей — это не работа человека, а работа... если хотите, боевой единицы. Согласия профессора Аткинсона не спрашивают, он автоматически дает его, когда подписывает контракт. И отзыв невозможен, увы.

— Но почему? — Я снова стала думать о Вагнере. Выходит, и его не спрашивали. Выходит, его сделали героем фантастического боевика просто потому, что захотели, заставив любоваться последствиями своей ошибки как минимум раз в году?.. — Ведь это же неправильно. Это же жестоко.

— Таков закон. Совет по этике применения способностей дает разрешение или отказывает — и материал либо демонстрируют публично, либо нет. Что же касается нас с вами, мы не боевые единицы и нас спрашивать нужно. Считается, что для нас это может оказаться травмой. Для них якобы нет.

— Это же несправедливо, — сказала я снова.

— В мире много несправедливости, Фаина, — вздохнул Владимир Васильевич, качая головой. — А что касается морталов — особенно. Вы это еще почувствуете, когда начнете работать в паре. Закон их держит в таких ежовых рукавицах, что нам и не снилось. Там такая бешеная ответственность, такие бешеные требования... А по поводу Дениса Николаевича я вам вот что скажу: не вы одна об этом думаете. Но тут мы бессильны. Программу обучения Министерство утверждает, а Совет подвластен им. Мы уже много лет пытаемся что-то сделать. Бесполезно.

Я вскинула голову и посмотрела на Левина так, словно видела его в первый раз. Владимир Васильевич больше не казался мне простоватым, как не казался глуповатым Чесноков — о нет, первое впечатление было очень обманчивым, теперь я директора даже побаивалась — и я словно только сейчас начала понимать, что не только мне может быть небезразличен Вагнер и что не только я думаю о его чувствах.