Полный попадос

Бус бодал ногу, терся всем телом, жалобно мяукал, но от руки уворачивался и к полной миске даже не подходил. Потом начал бегать, с ужасающим скрежетом когтясь на поворотах, завывая, как воплощение зла.

Я испугался почти до икоты.

На зов Бус не обращал внимания, дико вытаращив глаза, носился убойным снарядом, как будто заводная игрушка, заведенная ключиком до упора. Я подошел к миске — еда была свежая, сегодняшняя, не испорченная. Лоток был пуст. Я задумался, вспоминая, когда менял ему лоток и достоверно мог сказать, что уже пару дней как питомец никаких пирамид не откладывал. А я так был озабочен проблемами Лешки, своего трудоустройства и душевными метаниями, что не обратил внимания на проблемы доставшегося мне от Лианы питомца. И он явно просил у меня помощи, а я не знал, что делать.

Мишка испугался моего голоса в телефоне и посоветовал отвезти его в ветклинику. Даже собирался приехать, но мне не хотелось, чтобы Лешка оставался в доме один, да и поздно уже было, зачем дергать подростка, когда я и сам мог справиться. Ветеринарка была не так далеко — всего в паре домов от нас, мальчику пришлось бы дольше добираться.

Инструкции Миша дал подробные, поэтому переноску я нашел быстро, на антресолях. А вот с остальным возникла проблема. Отловив в очередной раз проносящегося пулей мимо меня Бусина, я попытался засунуть его в переноску, но он вдруг оказал сопротивление и недюжинный ум — растопырился всеми четырьмя лапами и ужом начал выворачиваться из рук, так, что мне показалось, что у него восемь лап. Потом надо будет пересчитать, кстати. Вдруг я был невнимателен и в этом. Пять минут бега и воя — я пока к нему не присоединялся, но уже был всего в нескольких секундах, чтобы начать сквернословить, и вот Бусин загнан под диван, я распластан перед диваном и опасная игра «вытащи за хвост упирающегося кота» в действии. Я и уговаривал, и молил, и ругался, но Бус вопил так, что ничего не слышал.

Вторая попытка запихнуть Буса удалась наполовину, я даже вспотел от радости, но пока я старался застегнуть молнию на сумке-переноске, Бус воткнул голову в маленькое незастегнутое отверстие и просочился оттуда, как слизняк. Вжух — и его нет.

Третий раз был удачнее, просто мне пришлось выключить жалость и действовать грубо, применяя силу. Не зря я каждый день делаю зарядку.

Идя по улице и прижимая Бусина в переноске к сердцу, я ласково уговаривал его:

— Бусинка! Ты же хороший мальчик! Ну пожалуйста! Тебе ничего плохого там не сделают! Успокойся, малыш! Ты же у меня такой смелый, такой хороший, такой красивый!

Но Бус затянул на одной ноте свою грустную песнь. И песнь эта была, как я подозреваю, обо мне. Матерный кошачий певучий голос вещал на всю улицу, каким Бус был хорошим мальчиком, доверился мне, хозяйке, а я его так бессовестно обманул и нес на погибель. Медленную и болезненную, — судя по звукам, доносившимся из переноски. Бус уткнулся носом в сеточку, открыл пасть и уставился остекленевшим взглядом в небо, подвывая в ритме блюза, голосом необъятной негритянки.

До этого момента мне нравился блюз и тягучие напевы черных людей, но на примере кота я понял, что не о хорошем они поют. О тяжкой доле, о голодном детстве, о слезах огоги, глядящего с неба на мучения несчастных котов. Идущие мимо люди с укоризной смотрели на меня, разглядывая кто же там плачет и клянет судьбу.

А Бусин надрывался еще сильнее: — Убей меня здесь! Убей своей рукой, но только не неси туда, пожалуйста! В той обители скорби и зла будут издеваться, мама!

Я отчетливо разобрала в его просьбе это слово и так долго сдерживаемые слезы полились из моих глаз.

— Мааааау-мааа! — Начал вырываться он из переноски, из рук, и я чуть не выпустил его, сильнее придавив к груди так, что питомец захрипел.

— Маленький мой! Ты назвал меня мамой! — я больше не сдерживал рыдания.

Благо мы дошли к ветклинике и Бусин, унюхав больничные запахи, затих, водя вытаращенными глазами по сидевшим и жавшимся к ногам питомцам и их хозяев, замолчал.

— За мной с кастрюлькой будете! — сказала какая-то благовидная старушка. — Перед нами две собачки, котик и хомячок.

Я опешил, не видя никакой кастрюли поблизости, сглотнул, успокаиваясь, сел на стул, бережно прижимая переноску с наконец-то притихшим питомцем.

— Бдосдиде, — неожиданно загундосил я, хлюпая носом, — Гагая гастдрюльга? — я решил, что лучше выставлю себя идиотом, но заранее уточню, что имела в виду эта почтенная леди, держащая на коленях большого пушистого кота, индифферентно делавшего вид, что ему здесь все должны и их величество никто не интересует.

— Кот Кастрюлька, — тяжко выдохнула дама, погладив сухонькой ручкой пушистого представителя королевской семьи. Тот прикрыл глаза и милостиво позволил себя гладить. — Внук так назвал — кастрировали, вот и Кастрюлька. Самому-то некогда с ним по больницам бегать, вот я и ношу его. Нам прививку пора делать. — Она поправила шлейку от ошейника, чтобы она не мешала коту. — А перед нами, — дама понизила голос, — кот с кличкой УЕ. Маленьким звали Бакс, доллар, а как подрос, стал УЕ. — Дама махнула головой на входящего в двери мальчишку с котом на руках. Кот был вислоухий, весь белый, и грустный, как и все находящиеся здесь питомцы.

Странное дело, но собаки лежали, не пытаясь лаять или лезть к котам, чтобы понюхать. Грустные выражения мордочек были у всех.

— Кто следующим идет по очереди к доктору? — Медсестричка за стойкой ресепшн пытливо оглядела очередь.

— Мы! — Встал с лавочки мужчина в сером свитере, бережно прижимая к груди что-то небольшое, пушистое, лохматое, похожее на собаку.

— У вас есть карточка посещений? Вы бывали уже здесь? Кличка питомца? — спрашивала медсестра, улыбаясь комку шерсти, откуда выглядывало два испуганных глаза.

— Да-да, мы были у вас год назад. Кличка Пя-жо.

— Пежо? Как машина? — уточнила девушка, перебирая карточки на букву П.

— Нет, — смутился мужчина. — Пяжо, от слов Пятно на Жопе. — В доказательство он развернул собаку, помещавшуюся у него на двух ладонях, и все увидели белое большое пятно на бежевой шерсти.

Все сидящие в очереди негромко засмеялись, задумываясь над именами своих питомцев. Как бы «Бусинка» тоже не очень подходило черному большому коту. Но настроение потихоньку поднималось.

— Ой, что вы смеетесь, — засмущался владелец неавтомобиля Пяжо. — У нас препод в универе был с фамилией МУДРАК, и как бы вы думали его студенты называли?! Очередь вразнобой захихикала.

— А вот и нет. Не всё так банально-очевидно! Ему дали прозвище ХРУЙ.

И тут всех прорвало. И культурную бабульку, и хозяина хомячка, и юную хозяйку огромной овчарки. Даже я не мог удержаться.

Девушка с овчаркой, с другой стороны которой сидел малыш лет трех, отсмеявшись, наглаживая по голове свою собаку, сказала:

— А меня в школе дразнили черепашкой, от фамилии Черепанова. Мне очень не нравилось. И в какой-то момент я начала лупить тех, кто так дразнился. Так после этого меня стали звать черепашка-ниндзя.

Все, кроме меня, заливисто смеялись, я постарался вежливо улыбаться, очевидно опять какие-то местечковые нюансы.

— Ма! А где двери? Ма? — подал голос пацанёнок, которому, как и мне, было не очень смешно. — Где тлоны и тутлики?

Девушка наклонилась и что-то прошептала на ушко малышу. Из-за двери выглянул доктор, чтобы посмотреть на непривычное веселье, царящее перед кабинетом. Обычно тут было, наверное, не так весело. Он окинул пытливым взглядом сборище хохочущих людей и все еще грустных питомцев и сказал: — Следующий!

Пяжо с хозяином пропустили выходящего мальчика, прижимающего бывшего Бакса, а нынешнего Еврика, и проскользнули в дверь.

Я успел успокоиться, выслушивая разные байки, которые посыпались из сидевших и переживавших хозяев, как из рога изобилия. Некоторые были понятны, некоторые — нет. Но общая добродушная атмосфера и то, что Бусин молчал и не пытался удрать, действовало позитивно.