Полный попадос

— Лёша! — мой вскрик вышел жалобным неожиданно даже для меня, и я дернулся, вырываясь из объятий Дмитрия.

Он придержал меня, останавливая: — Тебя отвезти домой?

И вот что ему сказать? Отвези? И тогда Дмитрий будет всю дорогу меня прессовать и убеждать в необходимости отношений. А Лешка? Если я догоню Лешку, и он согласится отвезти меня, бежать потом к Дмитрию и говорить — «я передумала?»

— Спасибо, Дмитрий, не надо. Я сама. А теперь пусти. Мне надо поговорить с мужем, — я намеренно опустил слово «бывший», чтобы еще и еще раз дать понять ему, что он здесь чужой, не к месту.

Конечно, согласись я на его условия, как все сразу бы стало просто — деньги зарабатывать не надо. Против ребенка он ничего не имеет. Живи, ни о чем не заботясь, не задумываясь, плыви по течению, подчиняйся альфе, изредка ходи на сессии, избегай встреч с его женой, друзьями, партнерами, знакомыми, и со своими тоже — ибо объяснить, кто отец ребенка и почему он не с нами, будет проблематично.

На Литаре я тоже мог податься в хастлеры и таким образом восстановить наше материальное положение. Причем мне бы даже не пришлось ходить по рукам, достаточно было выбрать одного состоятельного клиента, и все бы решилось легко и просто. Конечно, об этом вслух не говорилось и подобное не афишировалось. Даже осуждалось обществом. Но, несмотря на порицания, процветало и вполне себе работало. Но этого бы мне никогда не позволил, а главное — не простил бы папА, поэтому я выбрал замужество. И надо же было так вляпаться в это здесь, на Земле… Все, чего я избегал там и от чего удерживал меня мой мудрый родитель, все здесь было испоганено мною в наилучшем виде. Быть живой куклой у Дмитрия было бы проще, чем искать работу и зарабатывать деньги во враждебном и чужом мире. Но морально я был не готов.

В коридоре никого не было, и я рванул к выходу, вспоминая, как мы с Лешкой бежали по этому же коридору спасать Юльку. Лёшка стоял у своей машины и курил. Я добежал до него, отнял у него сигарету:

— Ты слишком много куришь. — И втянул воздух через фильтр. Надо же попробовать, что это такое и с чем его едят. Горло продрало горькой гадостью и спазмом, и я закашлялся, до выступивших слез, отбрасывая окурок в сторону. — Огоги, какая г-г-гадость, — откашливаясь, прокаркал я. Сквозь слезы было ничего не видно, кашель жег горло и фраза, сказанная голосом Дмитрия, заставила меня дернуться.

— Добрый день, Алексей. Зачем ты учишь Лиану плохому? — если бы я не знала его, подумала бы, что он действительно озабочен этим вопросом. Но знакомый сарказм для меня тайной не был. А уж зная о Теме и прочих «мелочах», плохому меня как раз учил он.

— И вам не хворать, Димитрий. Вот так пошлёшь кого-нибудь сгоряча, а в душе переживаешь — дошёл, не дошёл? Видимо, у вас в родне были жирафы, доходит так же.

— Не всем же происходить от обезьян, Алексей.

Мужчины стояли друг против друга, набычившись, и чувство опасности просигналило мне отойти в сторону, чтобы не попасть под раздачу и разборку альф. «Я на Земле. Здесь нет альф» — пришлось напомнить себе прописную истину.

— А вот бараны, судя по всему, были в роду у обоих. — Пришлось развернуться и уйти в корпус.

Видимо, мое присутствие заставляло мужчин как петухов распушить перья и наскакивать друг на друга, рисуясь передо мной и борясь за территорию и самку. Я видел по телевизору передачу Дискавери, и тогда еще провел аналогию между поведением самцов животных и человеческих представителей. На меня снова накатила апатия и низ живота, потягивающий с самого утра, не позволил мне тут остаться. Только не при них. Не пристало мне стонать и мучиться, хотелось скрутиться в клубочек и лечь под одеялко, а не вот это вот всё. Жизнь диктовала свои условия — пока они тут будут выяснять отношения, моя электричка на Москву уйдет. А еще надо добраться до остановки с немыслимым количеством вещей. Зависеть от их решения опять и снова, быть разменной монетой и видеть эту клоунскую перепалку не было желания.

Мне опять было плохо. Физически и морально.

В комнате я еще раз внимательно проверил тумбочки и шкафы на предмет отсутствия там своих вещей, подхватил сумки и вынес их на балкон. Кочевряжиться перед выясняющими отношения мужчинами с сумками и усугублять ситуацию я категорически не хотел. Сбросив сумки на землю, я аккуратно перебрался через балкон и по лесенке спустился вниз. Взяв чемодан в одну руку, а две сумки в другую, переваливаясь, как уточка, быстрым шагом, насколько это было возможно, побрел по дорожке в сторону остановки электрички. Сумки бились по ногам, сомнения грызли душу, выедая мозг предположением, что я опять совершаю ошибку, но… Я удалялась от санатория, и с каждым шагом мне становилось как-то легче. Если бы еще не ноющий живот…

На электричку я успел и даже какой-то обычный мужчина помог мне занести в тамбур сумки, пока я боролся с чемоданом. Свободных мест не было, электричка была заполнена плотно стоящими людьми и я пристроился рядом с сиденьем, взгромоздив сумки одна на другую, чтобы меньше занимать места. Непривычный к таким передвижениям, когда состав подергивался и шатался, я цеплялся за ручку, иногда заваливаясь на стоящую рядом женщину, каждый раз извиняясь. Живот болел уже сильно. Тупая боль переросла в острую, стоять становилось все сложнее, а ехать еще надо было минут двадцать. Внезапно перед глазами запестрели яркие маленькие звездочки, тело сделалось ватным, к горлу подкатила горячая волна и темнота накрыла меня, отправляя в провал небытия.

Открыв глаза, я увидел несколько незнакомых чужих лиц, склонившихся надо мной. С ума сойти. Мой первый обморок. Я сидел на скамейке у окна, и какая-то женщина протягивала мне маленькую бутылочку с водой:

— Попей, милая. Ты как себя чувствуешь?

— Спасибо, — хрипло выдохнул я. Горло пересохло и саднило. В голове все еще гуляли звездочки, а тело было не до конца послушным. — Сумки! — Меня обожгло страхом. Если сумки пропадут — там все мои документы и пусть небольшая, но совершенно не лишняя сумма денег, без которой меня не пустят ни в метро, ни в такси. Ноутбук, опять же…

— Тут, тут твои сумки стоят, и чемодан. Может, тебе какую таблетку надо? — Женщина взяла у меня бутылку и внимательно разглядывала мою реакцию. — Белая как сметана. Что болит-то?

На весь вагон признаваться в болях в животе я бы не смог даже под дулом оружия.

 — Мне бы обезболивающее… — Слабый румянец плеснул по щекам, и женщина верно оценила мое состояние и вычленила причину моего обморока.

— Граждане! — зычно произнесла она на весь вагон. — У кого есть обезболивающие таблетки? Тут женщине плохо.

Люди закопошились по сумкам и карманам, и мне протянули сразу несколько блистеров разного цвета и размера. Женщина внимательно осмотрела таблетки, отобрала одну и протянула мне сковырнутую пачку:

— Подставляй руку. Выпей эту. Запей водой. Сейчас полегчает, милая.

Пока я благодарил, запивал таблетку, благодарно улыбался всем, кивая головой, она опять наклонилась ко мне:

— Может, надо позвонить кому-нибудь, чтобы встретили? Как ты будешь сама добираться?

Я поморгал глазами, вспоминая, что всех, к кому я мог обратиться за помощью, я оставил возле санатория разбираться между собой, и слезы внезапно брызнули, полившись по щекам.

Я отрицательно покачал головой: — Некому звонить. Некому.

От стыда, от первых слез на публике, от жалости к себе и выматывающей боли, от того, что я опять сделал недопустимое — привлек к себе внимание в толпе незнакомых людей непристойным поступком, меня меленько затрясло и я сцепил зубы, стараясь дышать глубоко и успокоиться, чтобы не усугублять создавшуюся ситуацию. Мужчина, сидевший напротив, установил контакт взглядов со мной и произнес:

— Девушка, у меня на стоянке машина стоит. Давайте доброшу до дома. Мне в карме как раз не хватает доброго поступка, давно не чистил карму. — Он по-доброму улыбнулся и я мельком оглядел его. Он был невзрачным, в легкой кепке с козырьком и в простом пиджачке, совершенно не модных брюках и запыленной обуви.