Полный попадос

В кухне было накурено, не продохнуть. Лешка стоял у окна, прислонившись к подоконнику, и молча смотрел на меня. Губы поджаты. Взгляд исподлобья. Руки сжаты в кулаки. Молча разглядывал меня, сканируя взглядом.

— Привет. — Смотреть ему в глаза было стыдно.

— Привет. Что скажешь? Разобралась с проблемами? — Лешка сам на себя был не похож. Но, самое странное, был трезв.

— Разобралась. — Я действительно многое понял, пока ехал в машине.

Моя омежья сучность вкупе с характером Доминанта сыграли со мной злую шутку. Привычка подчиняться своему альфе, а Дмитрий пах и ощущался как мой альфа, плюс эти командные ноты, один к одному складывались в чертовски опасную привычку веками вырабатываемого омежьего повиновения. А если бы он сказал — убей, прыгни с крыши, или еще что-то? Я не уверен, что он не смог бы меня убедить в полном подчинении. Очевидно, придется научиться говорить ему «нет» и разорвать все отношения. Все. Подчистую. Как хорошо, что карту я оставил. Деньги нас не связывают, а долг в пять плетей вполне можно окупить сегодняшним добровольно-принудительным сексом. Вот только как сказать Лешке, что я теперь свободен? Он же не слепой. Он видит, что у меня сегодня, буквально сорок минут назад был секс. Да от меня еще и явно тянет запахом Дмитрия — вон как нервно Лешка дергает носом. Черт. Гадство.

— Я теперь никому ничего не должна, Леша.

— А ты со всеми рассчитываешься сексом? Может, и мне перепадет? — зло выдохнул он, сильнее сжав подоконник руками.

— Замолчи. Ты ничего обо мне не знаешь. Ни-че-го. И сильно торопишься. Я знаю тебя только три недели, и бросаться в брак мне просто страшно. Дай мне время. — Я говорил, гордо подняв голову и не глядя ему в глаза.

— Время? Ну, что же. Как скажешь. Не буду тебя беспокоить. Живи, как хочешь. Не буду тебе надоедать. — Лешка обошел меня, как будто я заразный, по дуге, обулся и взялся за ручку двери. — Завтра в шесть будь готова, отвезу в санаторий.

— Спасибо, не надо. Я сама доберусь. — Злость на себя вспыхнула огненным лепестком и горячий клубок ненависти к себе полыхнул на хорошо сложенном кострище недовольства, культивируемом сегодня весь день, а особенно последними событиями — вечерним сексом с Дмитрием.

Дверь хлопнула, и я опустился на пол кухни, завыв. Папочка, ну почему тут все так сложно? Был бы я сейчас с Мэдирсом, помеченный и беременный, и никакие запахи чужих альф меня бы не беспокоили. А тут… тут черт ногу сломит в этих мужчинах и женщинах. Почему так больно, папочка? Что же мне теперь делать?

Я лежал на полу, уткнувшись в сгиб локтя, и рыдал, как будто жизнь закончилась и ничего хорошего меня больше впереди не ждало. Рыдания сотрясали меня, и хотелось только одного — оказаться дома, чтобы папА обнял меня, погладил по голове и мягко сказал:

— Биллиатт Лау! Прекрати реветь! Ты герцог! Веди себя соответственно. Ничего страшного не случилось. Пока все живы, всегда можно исправить ситуацию. А ты с этим справишься лучше всех знакомых мне омег. Ты сильный. Смелый. Умный. Я верю в тебя, сынок.

Мне даже показалось, что я чувствую его руку на своих волосах. Я повернул голову набок и увидел Бусина, который неуверенно топтался рядом и вдруг подошел и боднул головой, упершись своим лбом в мой. «Пррр, прррррр» — подбадривал он меня, обтираясь мордочкой о мои мокрые щеки. Я притянул к себе Буса, обнял теплое тельце, выдающее рулады, и зарыдал еще горше. Последний раз я так безутешно рыдал на Литаре, когда согласился выйти замуж за пирата, оплакивая свою несчастную судьбу и молодость, продаваемую за деньги. Я всегда мечтал о высокой, чистой, всепоглощающей любви, а получилось так, что пришлось выходить замуж по расчету. Пусть выбирал претендентов я сам, от этого легче не становилось. Но потом — взял себя в руки, ведь я не должен был огорчать папА своими эмоциями, ему и так было не сладко. Да и он был не виноват в сложившейся ситуации. Это было мое решение, поэтому та истерика стала единственным оплакиванием своей безрадостной судьбы. И там рядом был папА, поддерживающий, успокаивающий, подсказывающий и чуткий. Я уговорил себя, что жизнь с Мэдирсом будет не такой уж и плохой, не самым плохим вариантом, что я смогу полюбить его, и я даже начал влюбляться в этого галантного пирата.

А здесь? Что случилось со мной здесь? Почему я, далеко не глупый омега, повел себя как распущеный хастлер, бросаясь из одних объятий в другие? Почему не включились ограничители, стоперы, тормоза? Ведь на Литаре я проводил течки в одиночестве, справлялся, боролся с позывами тела и преодолевал себя и свои желания. Пусть с трудом, но успешно. Ведь и мысли не было использовать Тусио в эти периоды, хоть он и намекал об этом и никогда бы не отказался. Но это было мерзко, низко и недостойно.

Как теперь жить, зная, что тело может подвести в любой момент? Я был чужим на этой планете, среди этих людей, на этом празднике жизни. У меня украдена половина жизни, нет близких, никого, кто бы обнял и погладил по спине, говоря «Я с тобой. Все будет хорошо. Мы справимся, милый». Сколько еще ошибок я сделаю? Я чувствовал себя красивой бабочкой со сломанным прозрачным крылом, ползущей тонкими, слабыми лапками по бетонному нескончаемому парапету к открытому огню, чтобы упасть туда и сгореть после недолгой и печальной короткой, безрадостной жизни.

Самобичевание дошло до той степени, когда злость на себя трансформируется в бездонную жалость, и всхлипы перешли в икоту. Бусин стоически терпел, пырча и не вырываясь, а я все не мог остановиться, жалея себя бедного-несчастного.

Звонок Юльки прозвучал, когда я уже почти начал успокаиваться.

— Привет, пропажа, — жизнерадостно начала Юлька, но, едва услышала мои завывания, ее голос тут же изменился на испуганный. — Лиечка! Ты здорова? Ты где? Что случилось? Лиечка, не молчи!!!

— Ю-у-у-ля! Я с Лёшкой поруга-а-алась! Я его обиде-е-ела! У-у-у-у… — начал по новой рыдать я.

— Господи, Ли! Как же ты меня испугала! — Юлька с силой выдохнула. — Диктуй адрес, сейчас приеду на такси.

— Не на-а-адо! Я сам! Сама! Я… у-ы-ы-ы… Я ду-у-ура, Юля-а-а!

— Так, что случилось? Давай подробнее. Нет. Давай выпей водички, выдохни, и рассказывай. Лешка тебя простит, вот увидишь. Знаешь, как он на тебя смотрит? Он тебе все что угодно простит, солнышко. Не плачь, Лиечка!

Я выпил стакан воды и рыдания пошли на убыль. Бусин вывернулся, чувствуя, что пришла подмога и его помощь больше не нужна и, помахивая хвостом, вышел из кухни.

— Он не простит. Я изменила ему. Он не простит. Я шлюха. Я чертова шлюха, — заикаясь, выплескивал я эмоции в трубку.

— И с кем? С Дмитрием, что ли?

— Дыа-а! Я пошла расставаться с ним, а он меня тра-тра-ахнул. А Лешка мне утром предложение сде-сде-лал…

— Ой, мать! Ну ты даёшь! Вот это пердимонокль! Во ты загнула! Ладно, война — фигня, главное маньовры! Прорвемся! Лиечка, не ссы! Вот увидишь, все наладится! Лешка тебя завтра повезет в санаторий, ты с ним поговори, прощения попроси. Он попсихует-попсихует и простит.

— Не повезет. Я сама поеду. Он сказал «Живи, как хочешь. Не буду тебе надоедать» — рыдания, наконец-то, затихали. Всхлипывания остались.

— Ой, Ли! Ну и хрен с ними, с мужиками! Страдать теперь из-за них еще! Давай будем жить вдвоем. Пошлем всех нах и никто нам не будет нужен. Да, солнышко?

— Прости, Юлечка, но я пока должна подумать. Я пока не готова ни к каким отношениям. — У меня от внезапного предложения даже слезы высохли. — Спасибо за помощь. А ты мне не расскажешь, как до санатория добраться?

Пока Юля диктовала мне маршрут — метро, названия станций, электричку и расписание, я записывал и успокаивался, потому что страх перед завтрашней поездкой среди инопланетян резко переключил мои переживания на реальную угрозу. Я еще никуда не ездил сам. Все мои похождения здесь были вокруг дома по магазинам, а так далеко в одиночестве никуда не ездил даже на Литаре.