Погрешность

Все время, что Степа говорил с Артуром Павловичем, Талашина сидела молча, забилась в угол кухни, стараясь услышать хоть что-то из этого разговора. До нее долетали лишь отрывки фраз, и она видела, насколько мрачнел Громов. Когда звонок закончился, Степа провел ладонями по лицу и с размаху швырнул телефон на кафель. Мобильный разлетелся на осколки, а Светка вздрогнула.

- Ты, - двинулся в сторону бывшей, - ты хоть понимаешь, что сделала? – Громовская рука рассекла воздух, он замахнулся, но остановил ладонь над Светкиным лицом. - Дура!

Степан отшатнулся, глубоко вздохнул, слыша, как позади него завывает Талашина. Она уже успела осесть на пол и рыдала, уткнувшись лицом в свои ладони.

Громов взглянул на нее с отвращением и вышел из квартиры. В нем бурлила злость, тонны ярости. В этом мареве эмоций он совсем не заметил, как оказался в аэропорту. Взял билет на ближайший рейс в Москву и уже сорок минут сидел в кресле зала ожидания.

Несколько часов словно в параллельной реальности, посадка, такси, больница. Вокруг белые коридоры, которые впервые в жизни воспринимаются иначе, с долей страха и выворачивающими из кожи эмоциями. Хладнокровие облезает на глазах, становится неуютно. Громов шагает в самую глубь, пучину чувств и белых стен. У палаты безлюдно, нужно войти туда. Всего лишь открыть дверь и переступить порог. В голове тысячи мыслей, они пожирают. Мужчина надавливает на металлическую ручку, слышит легкий скрип несмазанных петель и оказывается внутри небольшой палаты. За окном сумерки, на тумбочке горит тусклый ночник, а Ульяна совсем его не видит. Ее глаза закрыты, а дыхание равномерно. Она спит.

Степан присаживается в кресло напротив кровати, закидывает ногу на ногу, гипнотизируя бледное лицо со впалыми щеками и фиолетовыми синяками под глазами. У нее оцарапаны руки, сбиты костяшки пальцев, огромные гематомы на узких плечах, припухлая щека. Он смотрит на нее очень долго, пока девичьи веки на распахиваются. Пушистые ресницы взметаются, а темные зрачки становятся невероятно большими. Никольская сжимает свои тонкие пальцы в кулаки и завороженно смотрит на Громова. Ей страшно. Очень страшно, она до жути боится его реакции. Она так боялась, что он придет, боялась и ждала одновременно. Ее овладевал страх и неудержимое желание увидеть его. Почувствовать его уверенность, зарядиться ею.

Степан поднимается с кресла, приближается. Его крупные пальцы касаются Улькиного запястья, а матрац проминается от мужского веса.

- Моя бедная девочка, - Громов проводит тыльной стороной ладони по нетронутой аварией щеке, чувствуя влагу. По девичьему лицу катятся крупные соленые слезы.

Ульяна сидит неподвижно, ее пухлые губы дрожат, сдерживая громкий, удушающий крик. Кажется, ее эмоции стали ей неподвластны, потому что чем больше нежности и заботы проявляет Степа, тем больше она растекается по палате, словно кисель.

- Зачем ты пришел? – шепчет, и Степа на автомате склоняется к ней ближе, ощущает  ее теплое дыхание.

- Не должен был? – уголки губ еле заметно ползут вверх, а Улька отрицательно мотает головой.

- Я ног не чувствую, - подтягивается к мужчине, говоря на ухо, - совсем.

- Это не навсегда.

- Ты думаешь?

- Знаю.

Громов сжимает ее теплые ладони и говорит то, что нужно. То, что он должен сказать. Пока он не видел ее карты и даже не уточнил диагноз, первое, что он сделал, оказавшись здесь, помчался к ней. Хотел увидеть, дотронуться. Ему было важно посмотреть на нее собственными глазами, почувствовать. Когда он глядел на Ульку, его сердце сжималось, нестерпимая душевная боль разъедала сознание, а едва-едва потухшая злость возрождалась вновь.

- Мне было так страшно, - ее губы вскользь касаются мужской щеки, - так страшно без тебя.

Она говорит что-то еще, но он не слушает, наверное просто не может сейчас слышать. Его руки обхватывают девичью фигуру и легонько тянут на себя. Ладони хаотично бегают по ее спине, плечам, лицу. Он прижимает ее к себе, чувствуя, как быстро материал его рубашки на плече становится влажным. Улька плачет, громко, навзрыд, ее немного трусит, а короткие ноготки впиваются ему в кожу.

Степан разделяет ее эмоции, впитывает Ульянину боль и хочет забрать ее себе. Он гладит ее голову, жалеет. Она такая маленькая, хрупкая и порой такая беззащитная. Он так хотел оградить ее от всей грязи, что творилась вокруг, хотел, но не смог. Ее травма - его вина.

Если бы он не появился в жизни этой маленькой девочки, ничего подобного бы просто не произошло. Но он глупо и так упрямо поддался чувствам, думая, что справится. Облажался.

Степа отстраняется, стирая с Ульяниных щек слезинки, и целует. Аккуратно касается ее губ, слегка придерживая голову.

- Прости, что не отвечала, я так боялась…

- Не плачь, я рядом и уеду отсюда только с тобой.

- Мама ругала меня за то, что я не хочу с тобой говорить. Моя мама настаивала на том, чтобы я все тебе рассказала, и даже вспомнила про любовь. Представляешь?

- Не очень, - качает головой.

Улька же всхлипывает, а ее измученное лицо озаряет улыбка.

- Ты останешься?

- Ульян, у меня сегодня еще есть одно дело, я приеду утром, рано-рано утром. Хорошо?

- Ладно.

Громов поднимается с койки, а Никольская хватает его за руку, вцепляется в его запястье и смотрит, смотрит прямо в глаза. Она все еще боится, что он уйдет навсегда, кажется она боялась этого вечно.

- Ульян, - мужчина аккуратно разжимает ее пальцы, склоняется над ней, проводит большим пальцем по длинной шее, - мне нужно встретиться с Азариным.

- С Сергеем?

- С ним.

- Зачем?

- Это важно. Я приеду утром. Отдыхай. Все будет хорошо!