Манарага
Когда увидел её мысли тогда, прежде, чем на них напала медведица, подумал, что спятил. Видно, и впрямь спятил. Потому что, если бы нет, удержал бы, не упустил, остановил бы Шайлу. Думать об этом было страшно и теперь. И если бы она, хрупкая девочка, не сообразила, не успела перенести их оттуда почти ценой жизни, были бы духами уже оба: или медведица разорвала, или гора бы раздавила. Чудо. Опять тогда рядом было чудо.
И ведь прав Бадра. Каждая их встреча оборачивалась катастрофой. Что он тогда натворил в Иринаме? Он и сейчас не понимал, как это случилось. Не верил. Не мог поверить, что она могла прийти к нему, а не к Бадре. Как, впрочем, не должен был верить и сейчас. Он опасен. Не контролирует себя. Не чувствует своей силы. Если бы Борей не успел вовремя понять, что произошло, они погибли бы тогда оба, вслед за беднягой Расвеном. Сначала она, а потом и он сам.
Он забрал её жизнь. И то, что смог вернуть, исправить, не имело теперь никакого значения. Жить с этой ношей было невыносимо.
“Боишшшьссся”, - прошуршало за спиной.
Он знал, что никого не увидит, и всё равно обернулся. Никого и не было.
- Страх и невозможность что-то изменить – разные вещи, - тихо ответил пустоте. - Нет. Не боюсь.
“Хорошшшо… Уввидишшшь”.
Распрямился, прислушался. Тишина и холод.
Расвен, эта беломордая, глумливая задница, другая сторона пусть будет доброй к нему. Язвил порой похуже Бадры. Как он вдруг сказал тогда?
- Чего же ты ждёшь, лягушонок? Видишь же, твоя канарейка!
Лягушка и канарейка, горькая ирония - две души в заточении. Он криво усмехнулся.
- Вот именно. Не моя, – прошептал, отгородив от мира лицо руками.
Его подхватило и выбросило прочь. Он даже не заметил.
Поэтому и не сразу сообразил, что произошло, и где оказался. Приоткрыл лицо, полыхнуло жаром. Задохнулся. По другую сторону поляны гудело пламя. Стон, рокот и треск отовсюду. Жар такой, что было видно, как испаряется небольшое озерцо посреди прогалины. В воде кто-то был. Кто-то живой! Когда разглядел, ужаснулся. В самом центре, так глубоко, как только было возможно стояли энтелы. Глаза превратились в тонкие полоски, круглые щёки покраснели и потрескались от чудовищного жара. Трое взрослых, и четверо детей. Видимо, семья, разбираться времени не было.
У самого берега нервно кружили ярины. Двое. Один был огромным и совершенно белым. От Расвена весточка, не иначе. И тут же неуносимое количество белок, ежей, зайцев, даже змей. Огонь был всюду. Бежать больше было некуда.
Из леса выломилась лосиха с лосёнком, бросилась к воде. Почти сразу, следом появились шесть оленей, неся в рогах страшные гирлянды искр, дымясь опаленными боками.
Бросился к озеру, вперёд. И в ту же секунду огонь взвился, взревел, взбеленился. Ринулся гигантским оторванным куском плазмы через поляну, чтобы перешагнув, пожирать оставшийся мир и дальше.
Стоп. Это же он просил огонь, чтобы тот уничтожил его, Иллая, боль. Его и получил. Почти.
- Стоп, - толкнул намерение вверх, подняв в порыве руки.
И сделался стоп. Огромная длинная скатерть пламени застыла над ними. Действовать надо было быстро, вокруг ещё бушевало чудовищное зарево. Открыл портал. Объяснять времени не было. Животные всё поняли сами. Ушли сначала они, а потом и люди. Старший энтел обернулся у двери, молча взглянул: “А ты?” - “Я нужен здесь” - “Ярины” - “Они вас не тронут. Идите же. Скорее!”. И они ушли.
Он остался. Будет тебе ума, отец.
Мысли и чувства схлынули прочь, проложив дорогу потоку. Он был не человеком, он был твердью теперь. Успокоил бушующую силу. Унял огонь: видишь же, здесь тебе хватит. Призвал влагу. Протянул живые нити. Осторожно впустил редкими каплями свежесть. Вот так. Сильному воздуху сейчас не время. Ну? Справитесь сами теперь? И не устал даже. Хоть и должен был.
Его снова выбросило дальше, в новое пламя. С этим справился даже быстрее.
- Почему после каждой встречи с тобой она оказывается на пороге другой стороны? Почему ты выбрал её? Чтобы тренировать свои уменья? - Бадра не был разгневан. Он был взбешён. Впервые в жизни Иллай подумал, что сейчас ни за что не хотел бы повернуться к нему спиной. Хоть это и было весьма затруднительно сейчас, ему, стянутому бинтами. Он полусидел на кровати, откинувшись на подушки, лежать было нельзя, и сходил с ума от беспокойства.
- А почему ты не выберешь Орешку, Малийку, Рославу, наконец? Все они только и ждут хоть знака хоть жеста, хоть взгляда, – он силился говорить ровнее и совсем не от жуткой боли в рёбрах. Бадра попал в самую страшную рану. Ту, что не зашить, не перевязать и не унять бальзамами.
- Орешку выбирай сам! Ты разве не понимаешь? Делия, она, как и я. Из того же мира, что я сам! Она одна в состоянии понять меня. И полюбить, в конце концов!
- Но Орешка…
- Нет! Она всегда будет ждать от меня того, что я никогда не сумею дать ей, просто потому, что я не являюсь таким, как вы!
- Но ты даже не спросил, что она думает на этот счёт, - добавил тихо.
- Это и не нужно!
- Я не об Орешке…
- А. Это, - махнул рукой. - У неё нет выбора. Так же, как и у меня.
- Выбор есть всегда! К тому же, честнее будет поинтересоваться мнением обеих. – Он схватил воздух ртом. Кажется, скрепки опять начали кровоточить. Под повязкой сделалось мокро.
- Уж не для того ли, чтобы ты попытался убедить Дели в том, что не имеешь никакого отношения к её смерти? Знай, этого не будет!
- Боюсь, ты одержим, - выдохнул, уже хрипя.
- Да! Воистину! Я должен защитить её от тебя. Это мой долг, если хочешь!
Иллай закрыл глаза.
Бадра, конечно же, прав. Если он рядом, значит она в беде. И главная его сила всегда проявлялась именно, когда рядом была она.
Орешка была влюблена в них обоих. Сначала в Бадру, потом в него самого. Но ей не столько были нужны они. Он видел, Орешка почему-то отчаянно стремилась попасть в семью. Что за странные мысли скрывались в этой белокурой голове, заставляя пытаться связать свою жизнь с приёмным найдёнышем и проклятым, хранителем, он не знал. Да и было совершенно всё равно.
Рослава, о да. Красавица. Статная, высокая. Молчаливая! Не девушка - золото. Он знал, она нравится Бадре. Но тот отчего-то избегал её. Они никогда об этом не говорили.
В Малийку думал, что влюблён сам. Это было очень давно. Тогда, когда нужен был хоть кто-то, о ком можно грезить. Она воображала и задирала нос, пока ему это не наскучило. К тому же, как раз тогда отец впервые забрал его в Иринам. И всё изменилось. Всё ненужное, пустое, отпало, отсохло, словно пуповина. Да, точно! Тогда и он сам стал другим.
А потом появилась она. Маленький, трепещущий комочек света. И он пропал. Будто заговорил кто. И ходит вокруг, и приблизиться не может. И понимает, что не дело, и оборвать, отказаться нет силы решиться. А ведь он тысячи раз делал вещи и посложнее. Но как отвернуться, выкинуть из головы, из сердца ту, что выбрала для тебя Судьба? И Боги? А в то, что это оно и есть, то самое, он поверил сразу. Как только понял, чью руку сжимают пальцы. Бессмысленно всё. И напрасно… Прикрыл глаза. Вдохнул холодный уже, солёный, ветреный воздух.