Королевство слез

Язык любви, язык чудесный,

Одной лишь юности известный,

Кому, кто раз хоть был любим,

Не стал ты языком родным.М. Ю. Лермонтов

Небо окутано легкой лазуревой дымкой, где у линии горизонта, плавно меняет свой раскрас на ало-розовый рассвет. Далекие горы и вулкан кажутся сиреневыми, из-за предрассветного тающего тумана. А перед нами расстилается чудесный луг с ярко-зеленой травой и синими, как васильки, цветами. У деревьев толстый, прочный ствол, на вершине разъединяющийся в несколько могучих веток, с богатой, пушистой кроной, откуда доноситься чудесная заливистая песня неизвестной мне птицы. Я еще никогда не видела такой гармонии природы. Создавалось ощущение, что в воздухе летают микрочастицы магии, которые все еще слегка покалывают тело.

Оглядевшись по сторонам, я обнаружила красную, как болгарский перец, Фросю. Она стыдливо пыталась прикрыться ладошками. М-да… одеты мы были или раздеты, сложно сказать. Распущенные Фросины иссиня черные волосы струились по голым плечам. Ярко синяя тряпочка, прикрывающая ее тело, была настоящим произведением искусства. Создавалось такое ощущение, что ткань соткана из лепестков цветов — такая мягкая, нежная, шелковистая и чуть прохладная. Узкий топ на тоненьких бретельках, с глубоким декольте, плавно переходил в коротенькую юбку, которую и пыталась в данный момент удлинить своими ручками Фрося, из-за того, что ничего не получается, она краснела еще больше. Юбочка была действительно коротковата, даже на мой взгляд, а что уж говорить о Фросе, которая всю свою сознательную жизнь показывала на людях лишь носочек своего сапожка. Кстати на ногах, были крайне симпатичные ботиночки, тоже из неопределенного материала, но очень удобные и мягкие. Если бы сейчас за спиной девчонки выросли легкие, прозрачные крылышки, то ее спокойно можно было бы принять за хорошенького эльфа. Ну, еще ушки прибавить, остроконечные, а так один к одному.

Мои волосы все еще оставались короткими, что радовало, но вот бандана пропала. Платье имело темно бежевый оттенок, так же с большим вырезом и спущенными широкими легкими рукавами, так, что плечи оставались голыми, а вот в длине юбки разницы не замечалось.

Я так подробно описываю наши костюмы, чтобы вы поняли, в насколько неловкое положение нас поставила эта одежда. Полная противоположность того, что было… не каждый сможет в туже секунду сориентироваться и завладеть ситуацией.

Но самое интересное стояло перед нами. Когда Фрося закончила борьбу с платьем (в пользу последнего), от удивления, восхищения и неожиданности она открыла ротик и вдохновенно хлопнув ресницами, снова покраснела, так как вспомнила во что одета.

Перед нами стоял божественно, неповторимо, неописуемо красивый молодой человек. Красивый до приторности. Парни такими не должны быть. Это… сказка, картинка, а не юноша. Длинные волосы цвета соломы, в которых играло своими маленькими радужками солнце, были откинуты назад. Огромные, на пол-лица синие глаза, окаймленные черными густыми ресницами и соболиные брови в разлет. Красивый, породистый греческий нос, рот в форме лука, волевой, но немного узкий подбородок. Он был высок, где-то головы на две выше меня, с могучим телом и стройными ногами (что редкость для противоположного пола). Его костюм составляла лишь набедренная повязка с золотым шитьем и колчан со стрелами за спиной, лук он держал в руках. Сейчас его прекрасные глаза смотрели на нас вопрошающе и растерянно.

— Кто вы, о прекрасные создания, и как оказались в Зачарованном мире? — спросило неземное существо глубоким, низким, бархатным, обволакивающим голосом. Да, Ардалион попроще, он ему и в подметки не годиться. Но мне всегда не нравилась такая внешняя правильность и кукольная красивость у молодых людей. Как правило они Дон Жуаны и Казановы.

— Мы? Как бы вам, — на «ты» я его не смела называть, честно говоря язык не поворачивался, — попроще объяснить… в общем я — Маша, а это вот, красненькая такая — Фрося.

Она попыталась сделать что-то типа реверанса, но вспомнив про длину юбки, просто скромно потупила глазки. Что-то я давно ее такой не видела, точнее будет сказать — никогда.

— Что ж, я искренне рад вас приветствовать в Зачарованном мире. Но позвольте спросить — что по-вашему любовь… — И он театрально возвел руку к небу. Его глаза наполнились влагой, голос чуть дрогнул, и, по-моему, юноша вообще отрешился от всего земного и, ушел глубоко в себя. Затем, точно опомнившись, повернулся к нам и вопрошающе посмотрел на нас. Брр, мурашки по телу от такого василькового взгляда. — Но, хочу вас предупредить — любовь понимает только тот, кто ее испытал. Готовы ли вы ответить на столь серьезный вопрос? Если нет, я вас мгновенно доставлю к Хранителю этого мира, и он разберется, что делать дальше. Гнев его суров и распространяется на всех непрошеных гостей. Простите, вы мне очень симпатичны, и я бы не хотел идти на столь крайние меры…

— Быть любимым — это больше, чем быть богатым, ибо быть любимым, означает быть счастливым, — эти замечательные слова я когда-то вычитала у Тилье, французского писателя. Неправда ли, они прекрасны?!

— Но ведь, согласитесь, самый тяжелый жребий, который выпадает человеку — это любить слишком сильно… — сказал незнакомец глядя на Фросю. Та смутилась и что-то невнятно промычала в ответ.

— От любви есть только одно средство — любить еще больше, — возражала я словами Генри Девида Торо.

— Потерять любовь легче, чем ее обрести…

— У любви есть свой инстинкт, она умеет найти свой путь к сердцу, подобно тому, как слабая букашка бесстрашно направляется к излюбленному цветку с непоколебимым упорством. Поэтому, когда чувство настоящее, в судьбе его можно не сомневаться. — Парировала я выражением Оноре де Бальзака.

— Самое большое счастье в мире — это уверенность, что тебя любят, — не сдавался он, но и я не лыком шита:

— У счастья нет завтрашнего дня; у него нет и вчерашнего; оно не помнит пошлого, не думает о будущем, у него есть настоящее и то, не день, а мгновение, — мой любимый писатель — Иван Тургенев, спасибо тебе за твою мудрость и опыт в любовных делах.

— Любовь это все… — он встал, выдвинув правую ногу вперед, а руку на манер, как если бы хотел произнести монолог о "Бедном Ерике".

— И это все, что мы о ней знаем. — Закончила я.

Он немного подумал, затем встал на одно колено, от чего Фрося глупо захихикала и стыдливо отвернулась. Юноша приложил руки к сердцу и горячо произнес:

— Я благоговею перед вами! Простая смертная не может так владеть языком, чтобы описать всю мощь такой силы, как любовь. Я рад, что первым повстречался на вашем пути и впитал в себя всю вашу мудрость. Кто вы, теперь то можете открыться мне.

— Маша. Просто Маша и без всяких там фамильярностей. А с кем имею честь говорить?

— Эвей. Купидон. Очень, очень, очень-очень приятно созерцать вас в эти ясные предрассветные часы будущего незабываемого и самого прекрасного утра во всех мирах, в часы, когда солнце вот-вот должно подарить нам первые свои лучи тепла и света.

— Купидон? Хм… прости, но мне всегда казалось, что купидон — это такой маленький, полуголенький (собственно в этом вы схожи) детеныш-крепыш, с золотистыми кудряшками на голове, который летает под облаками и куда попало стреляет своими стрелами. Или может быть вы просто взрослый купидон, ну, который вырос, повзрослел, закончил и школу и университет…

Эвей засмущался и насупился.

— Это все неправильно сложившийся стереотип. Да, есть и маленькие, но они не допускаются до столь серьезного дела, как ты говоришь, — мы незаметно перешли на «ты», — разбрасываться стрелами. Это все очень серьезно, тут шутки шутить нельзя, ведь можно случайно испортить жизнь многим людям!

— Хорошо, верю, извини, пожалуйста, я не хотела задеть твое самолюбие. А у тебя крылья есть?

— Есть. Но, как бы сказать, в данный момент они мне не нужны, появляются лишь тогда, когда необходимы.