Я смогу

Эвелина.

Когда я добредаю до своего временного дома, солнце светит уже вовсю. Лето. Июнь.

«Тополиный пух, жара, июнь...» Всплывают в памяти слова популярной песенки. Вот тополей здесь как раз нет, что очень хорошо. Терпеть не могу тополиный пух, он вечно забивается в нос и в глаза.

Завтракаю булкой, что купила ещё в день моего приезда, и местным фруктовым чаем. Сколько я уже здесь? Сегодня третий день? Мне кажется, что я живу здесь очень давно. Почему?

Опять вспоминаю ту девушку, что погибла вместо меня. Она бы тоже могла сейчас наслаждаться летом и солнцем. Конечно, не здесь, не в Хорватии. Эта страна только для очень богатых людей, для тех, для кого сто евро деньгами не является.

Но на той же широте в нашей стране, вполне. Ведь солнце светит одинаково для всех. Наверное, это единственное истинное равноправие в этом мире. Может быть, на те деньги, что заплатил ей папа, она и планировала поехать куда-нибудь потом. Вот только для неё этого потом уже никогда не будет.

А для моих родителей? Будет ли для них потом? Я не видела их лиц, ведь все три гроба были закрыты. Поэтому до конца я не могу поверить в то, что их больше нет. Я понимаю, что нанять клонов самих себя так же, как папа сделал это для меня, нереально даже для его возможностей. Но ведь папа заранее знал, что произойдет что-то подобное, теперь я чётко понимаю это.

Сейчас я отчетливо вижу, как озабочен был папа в наши последние дни вместе и как... боялась мама. Я только теперь понимаю, что мама с трудом сдерживала слезы почти все это время и перед моими глазами стоит последний взгляд на меня отца... Я и тогда обратила внимание на то, что папа смотрит на меня совсем не как всегда, но только сейчас я отчетливо вижу в его взгляде тоску.

Они знали. Они оба знали, что больше никогда не увидят меня.

Я вдруг вспомнила одну историю, которую читала в детстве. Речь шла о том, как из гнезда прямо на дорогу выпал птенец, воробушек. Он, беспомощный, сидел на дороге, и прямо на него выбежала охотничья собака.

И тогда один из его родителей выскочил навстречу этой огромной собаке, налетал на неё, отскакивая, и уводя её за собой. В рассказе хозяин собаки отозвал пса... Вот только не помню, подсадил ли он птенца в гнездо или птенец уже мог летать сам...

"Вторая цифра считалки это номер ссылки. Её ты посмотришь на досуге", - всплывает в моей памяти беззаботный папин голос...

Включаю смартфон, вбиваю ссылку...

С первой страницы на меня смотрит лицо девушки, той самой. Внизу её фамилия, имя, отчество. Больше ничего. Не очень вчитываюсь, обращаю внимание лишь на имя. Ирина. На автомате вбиваю её данные в строку поиска.

На меня опять смотрит эта Ирина, которая уже год как объявлена в розыск по подозрению в убийствах стариков в доме престарелых, где она трудилась медсестрой... Я вспоминаю это нашумевшее дело. Оно не сходило с первых полос Яндекса довольно долго.

Да, действительно, в одном из домов престарелых вдруг резко повысилась смертность его обитателей. Тревогу забила родственница одного из стариков. Вышло так, что она навещала его накануне, и дед был вполне бодр и весел. Рассказывал о том, какая заботливая у них медсестра, Ирина, как хорошо и как не больно она делает уколы.

Показал эту Ирину своей родственнице, что, кстати, потом очень помогло следствию, потому что Ирин там работало целых три, уж так вышло. А вечером дед как раз ожидал очередной укол. Просто витамины, ничего такого. А на следующий день умер.

Следователь, который потом допрашивал Ирину, был шокирован её мотивом. Как оказалось, её просто крайне раздражали все эти старики. Она выбирала тех, кто раздражал её особенно и одним уколом отправляла на тот свет. Вот и всё.  Как мало иногда надо, чтобы умереть. Просто не понравиться кому-то.

Я смотрю на лицо этой Ирины. Здесь она совсем не кажется мне похожей на меня, и на ту, которую привозил папа. До меня доходит, что здесь у неё обычные волосы какого-то мышиного цвета, а в нашем доме её волосы уже были такого же цвета, как и у меня.

Надо же, как меняют человека такие не очень значимые детали.  Цвет волос, причёска, немного профессионального грима, и люди, лишь слегка похожие, становятся почти клонами друг друга. Забавно. Да…

Хочется вымыться. Долго стою под душем. Вода стекает по мне тёплыми струями. Её бесконечный поток успокаивает меня. Я стою, задрав голову, струи стекают по лицу, смывая с меня все слюни этого Алана, фу.  Он, наверное, решил, что я проститутка. Я, конечно, тоже хороша. Понятно же было, что он мне не яхту, а член свой показать хотел, которым он, похоже, очень гордится, тьфу.

Замотавшись в полотенце, выхожу во двор. Очень тепло. Такая мягкая жара, она необыкновенно приятно обволакивает всё тело... В Хорватии всегда так летом. Замечаю в углу двора сложенные один на другой белые пластмассовые лежаки, такие же, как на пляже.

Беру один, ставлю на солнышко. Минуту колеблюсь, но идти в дом за купальником никаких сил нет. Вспоминаю, что и купальника-то у меня нет, а бельё я постирала только что. Хм.  Придётся мне позагорать ню. Я, честно сказать, давно хотела попробовать, но ведь с мамой так загорать не будешь, да и при девчонках, когда мы выбирались куда-нибудь своей компанией, я стеснялась.

А здесь меня никто не увидит. Забор высоченный, хозяйка без предупреждения тоже не придёт. Так что, отбросив сомнения, я  скидываю с себя большое пушистое полотенце, аккуратно стелю его на лежак, блаженно растягиваюсь  на приятной прохладе влажного полотенца и мгновенно проваливаюсь в глубокий, беспробудный, и, кажется, наконец-то, безмятежный сон...

***

Смешно, но летом я просыпаюсь от холода.  Солнце продолжает свой путь по небосводу и теперь на меня падает тень от одной из пальмочек, растущих во дворе.

Я ёжусь, руками пытаюсь растереть своё тело в надежде быстренько согреться. Я вся покрылась мурашками, гусиной кожей, как говорит мама.

Провожу рукой по груди, касаясь сосков. Меня вдруг удивляет, какие они твёрдые и острые. Мне кажется или у меня слегка увеличилась грудь? Беру грудь в руку, пытаюсь определить на ощупь, не изменился ли размер. Да нет, кажется, нет.

Сосок в моей руке становится ещё твёрже, и я зачем-то слегка сжимаю собственную грудь. Слабая сладкая боль неожиданно пронзает меня в ответ. Инстинктивно я сжимаю ноги. Перед глазами вдруг встаёт мой названый брат… Он говорит мне что-то, и его горячие руки нежно гладят всё моё тело…

Мне хочется потрогать себя там, в той развилке между моих плотно сжатых ног. Секунду я колеблюсь. Но ведь здесь никого нет, некому увидеть меня…

Моя рука уже там… Я глажу себя сначала робко. Потом всё сильнее и сильнее…  Нащупываю пальцами клитор. Ох, ну да, я теперь отлично знаю теорию, ведь после того, как мы с Максом… я целыми ночами, не вылезая из интернета, читала только про это…, закрывшись в своей комнате и мечтая о скорой, как я была тогда всё же уверена, встрече с ним…

Я хотела научиться доставлять удовольствие ему, чтобы он встречался лишь со мной и только со мной… Я хотела, чтобы, встречая меня даже случайно, он невольно вспоминал бы о том удовольствии, какое умею доставлять только я…

И да, я хотела, чтобы при одном только взгляде на меня у него вставал член. Я помню его член, мои руки помнят его и моё тело помнит его… Я проникаю пальцами внутрь себя, трогаю себя уже там… Я хочу вновь забиться в той сладкой муке, которую причинил мне мой названый брат и которую я не забыла…

Но нет. Мои пальцы плохая замена. Моё тело реагирует лишь слабой дрожью и смазанными отголосками того, как, я теперь знаю это, это может быть.

Но я уже раздразнила себя. Может быть, я больная и вообще ненормальная, я даже не буду спорить и убеждать себя в обратном, но мне сейчас отчаянно нужен член внутри меня или… что-то похожее на него. Иначе я рискую сойти с ума от неудовлетворённого желания и  от тоски,  начинающей  мрачными волнами  накатываться на меня…