Вера. Надежда. Любовь.

Прежде чем уйти с собрания, Вера протиснулась к Дрожжинову, и буквально поймала его за рукав.

– Меня Тарас Михайлович звал на завод, в гости. Не могли бы Вы мне помочь туда добраться?

– Я завтра тёс[1] в райцентр повезу, – председатель даже не успел рот открыть, как голос Егора раздался совсем рядом. – Мог бы…

– Вот и добро, – моментально согласился Анатолий Львович, у которого и без Веры забот было невпроворот. – Начальника твоего предупрежу, договорюсь. Тёс сдашь, и в распоряжении журналистки поступишь. Уж к ночи-то вернетесь, думаю…

Вера на то и рассчитывала: до ночи вернуться, и чтобы вез ее непременно Егор. Если бы он не вызвался сам, она бы непременно попросила об этом председателя.

А наутро началась война. Причем с бабой Таей. Увидев, что ее гостья нарядилась в свои вещи – пальто, шляпку, и сапожки, – старушка встала в позу.

– Не пущу! – мотала она головой, подбоченившись встав в дверях. – Чтоб ты опять все себе отморозила? Нету уж! Ишь ты, выдумала! В холодной кабине трястись!

– Баба Тая, миленькая, – кружилась тем временем вокруг нее Вера, заламывая руки. – Ну как Вы себе представляете я явлюсь, московская журналистка, в фуфайке да валенках! Не примут всерьез-то!

– Ой, слез-то! – баба Тая сегодня была прямо-таки в боевом настроении. – Не примут – их проблемы! А замерзнуть я тебе не позволю. Давай, не трать время. Переодевайся.

– Да не буду я! – Вера тоже была непреклонна.

– Так и скажи, что для Егора причипурилась, и не морочь мне голову!

Вера вспыхнула. Раскрыв рот, она смотрела на старушку перед собой, и не могла выдавить из себя и слова.

– Да с чего Вы решили-то? – наконец, потупила она глаза, чувствуя, как щеки заливает багрянец.

– Да не первый год на свете-то живу. Думаешь, не заметила, как глядите друг на друга украдкой, да встреч «случайных» ищите, как дети малые?

Задыхаясь от возмущения, и молчаливо пыхтя, Вера отвернулась от пронзительного взгляда хозяйки. Да так резко, что стукнулась локтем о косяк. Зашипев, она потерла ушибленное место.

– Вот, – вскинула указательный палец вверх баба Тая. – Девка локоть ушибла – милый вспоминает. Даже думать не надо, какой именно.

Вера не знала, куда себя деть, и готова была провалиться сквозь землю.

– Ладно, – смилостивилась грозная сегодня баба Тая, сходя с высокого порога. – Морозы нынче спали немного, помягче на улице-то стало. Шали вот эти две возьмешь с собой. Одну на плечи в машине накинешь, второй ноги закутаешь. Думаю, даже Егору ты окоченелая не нужна будешь.

Вера невольно прыснула, с трудом сдерживая улыбку и смех. И не сдержавшись, обняла старушку. Дверь резко распахнулась и согнувшись, преодолевая низкий дверной проем, в избу зашел Егор. На его лице, покрытом бородой, блуждала растерянность в совокупности с улыбкой.

– Вот и он, – кивнула на него головой баба Тая.

– Здоровы были, – поздоровался Егор. – Ну я тёс погрузил, можем ехать.

– Шали, а ну-ка шали возьми! – крикнула баба Тая, видя, как Вера без оглядки ринулась следом за Егором.

Баба Тая зря волновалась. Открыв кабину, Вера увидела, что на сиденье было постелено толстое одеяло.

– А то холодно, чтобы ты не замерзла, – пояснил Егор, заметив вопросительный взгляд девушки.

Сердце в груди невольно екнуло, улыбка тронула губы.

– Спасибо, – поблагодарила Вера, забираясь внутрь.

Еще до конца не рассвело, как грузовик Егора миновал храм из рыжего кирпича, расположенный на пригорке, почти напротив школы. Церковь, как и положено, располагалась так, что она, или как минимум шпиль с слегка покосившимся крестом на конце колокольни, были видны со всех концов раскинувшегося на десяток километров села. Среди окружающих ее темных лип, виднелись окна с решетками, и они были изнутри заколочены досками. Это была не простая деревенская церквушка, а самый настоящий храм, построенный в стиле классицизма. Основу храма составлял двухсветный четверик, покрытый сферическим куполом, с прямоугольной апсидой и выступающими к северу и югу пристройками, отмеченными четырехколонными портиками с треугольными фронтонами. Здесь же была трехъярусная четвериковая колокольня, увенчанная длинным шпилем, а окна трапезной отмечались килевидными архивольтами-кокошниками. Несмотря на забвение, на фасаде еще отчетливо виднелись фрески, изображающие апостолов и архангелов – невидимых хранителей дома Божьего.

– Красивая церковь у вас, – сказала вслух Вера, когда церковь уже скрылась из виду.

– Храму уже больше ста лет, помещицей местной был построен, – пустился в рассказ Егор, не отвлекая взгляда от дороги. – А за лет десять до революции на пожертвования князя была построена новая колокольня и трапезная. Даже у коммунистов не хватило духу разрушить эту красоту. Он долго продержался по сравнению с другими церквями в округе. Храм закрыли уже на моей памяти, в 1932 году и переоборудовали под овощесклад. Но это не мешает старикам верить.

– А как же крестины? Отпевания?

– Для исполнения обрядов приглашают батюшку из соседнего села. Старшие поколения еще продолжают отмечать религиозные праздники, хранят знания о традициях, у нас же, детей, нового поколения, этих знаний нет. Кое-что помню из детства еще, но плохо, память стирается… А люди старшего поколения продолжают носить крестики, особенно бабы, читают на ночь молитвы. И детей тайком по-прежнему крестят.

– А ты? Ты веришь в Бога? – с придыханием, замерев в ожидании ответа, спросила Вера.

Егор как-то странно посмотрел на нее, повернув голову, и медлил с ответом.

– Теперь верю.

Егор снова погрузился в молчание, и Вера чувствовала себя виновницей этого, закутывая начинающие стыть ноги в шаль.

– Мы сейчас в село одно заедем ненадолго, – словно предупредил Егор спустя пятнадцать минут тишины, сворачивая с главной дороги на более узкую.

Вера молча кивнула, боясь проронить хоть слово. Скоро деревья расступились, и перед ее взором раскинулось небольшое по сравнению с «Властью труда» колхозное селение. Но от его вида почему-то у Веры закончилось дыхание. Она отчетливо видела это место в зелени, в летнем наряде, не смотря на занесенные снегом дома, сгруженные сугробы возле дороги. Ехали они неспешно, что Вера успевала рассматривать все дома, которые она словно уже когда-то видела. Даже предугадывала какой дом будет следующим. Она закрыла глаза и прислушалась к ощущениям внутри себя. Ее трясло, сердце стучало как безумное, в голове перед глазами мелькали яркие вспышки. Никаких картинок, просто вспышки. Эти красные, белые пятна она помнила – они были частыми гостями в первые месяцы после того, как она очнулась в госпитале. Вера не заметила, как они остановились. А открыв глаза, чуть не закричала.

Дом, перед которым остановилась машина, заставил ее заплакать. Она не могла дать этому объяснение, но горячие слезы стекали по озябшим щекам. Путаясь ногами в шали, Вера выбралась из кабины, и как вкопанная встала на тропинке перед домом, ничем не отличающимся от других. Даже более ветхий по сравнению с соседними. Словно украшением служили могучие, одинаковые размеров ели перед окнами. Егор встал рядом, тревожно смотря на нее. Голова Веры голова была разорваться. Внутри нее словно стучали набатом, и эти вспышки не прекращались.