Кольцо Анахиты

1542 год

Теперь я сижу взаперти в своих комнатах. Элис больше нет в замке, ко мне приставили молчаливую суровую старуху из деревни. Принимать ванну мне запрещено. Бесси – так зовут служанку – через день приносит ведро воды и полотенце, чтобы я могла обтереть тело. Изредка удается уговорить ее вымыть мне волосы. Я хожу в одном и том же платье, а рубашку разрешают менять один раз в неделю. Запах грязного тела и грязной одежды преследует с утра до ночи.

Сэр Грегори сдержал свое слово. Он объяснил отцу, что, к великому сожалению, не может жениться на мне, поскольку испытывает сложности со здоровьем и мужской силой. Подписав официальную бумагу о расторжении помолвки, он уехал, а отец, не поверив ни единому слову, пришел ко мне.

Выслушав, надавал пощечин, оттаскал за волосы, объяснил, насколько грязной и отвратительной шлюхой я являюсь – причем в крайне крепких выражениях, большую часть которых я услышала впервые. Затем он запер на ключ, заявив, что выйду я из комнат только после родов. Что отправил бы меня в монастырь, но их, увы, все позакрывали. К тому же, черт подери, я – леди-хранительница, а значит, он все равно выдаст меня замуж. Хоть за конюшего – но только не за того мерзавца, который обрюхатил.

Слугам сказали, что я тяжело больна, а Бесси будет держать язык за зубами – уж не знаю, чем ее припугнули или купили. Ребенка, если родится живым, отдадут на воспитание. И после этого отец до замужества не спустит с меня глаз, если надо – посадит на цепь в подвале.

Три недели я живу только надеждами на то, что Мартин все же вернется и я как-нибудь смогу убежать с ним. Куда угодно. Я готова жить в лесной хижине, питаясь кроликами и ягодами.

Вечереет, я сижу у окна и смотрю на мокрые деревья, когда приходит Роджер.

- Одевайся! – он бросает мне плащ. – Выведу тебя в сад, пока не разучилась ходить.

Мы спускаемся по лестнице в башне, переходим мост через ров и углубляемся в сад.

- Постой, Мардж, я хочу тебе кое-что сказать, - в его голосе я слышу злорадную насмешку.

Я останавливаюсь, смотрю на него. Внутри холодеет от ужасного предчувствия. Нет, только не Мартин…

- Твой художничек… Можешь больше о нем не мечтать.

- Что?.. Что с ним?

У меня подгибаются колени, Роджер подхватывает, держит за плечи.

- Он был в Стэмфорде. Ввязался в пьяную драку в таверне. Его убили. Извини, не могу сказать, что мне жаль. И при нем было письмо. К тебе.

- Оно у тебя? Отдай его мне! – кричу я.

- Потише! Письмо у отца. Хочешь попросить? Попробуй, - Роджер гнусно смеется. – Но я могу тебе пересказать. Он пишет, что ты можешь его не ждать, поскольку он женится на той, с кем был помолвлен. Ну, то есть уже, конечно, не женится, сама понимаешь. Ни на ком не женится.

Роджер зажимает мне рот рукой, чтобы никто не услышал мой звериный крик. Я кусаю его ладонь, он бьет меня по лицу наотмашь. Дальше я ничего не помню, пока не оказываюсь в своей комнате, лежащей на кровати.

Всю ночь я хожу из угла в угол. У меня не осталось надежды. Не осталось ничего – кроме маленького существа, которое уже начало шевелиться в моем чреве. Но и оно будет со мной так недолго. Я не смогу отстоять его, не смогу оставить у себя. Я бессильна против них.

Дни тянутся бесконечно. У меня нет ни книг, ни рукоделия. Я могу только сидеть у окна, глядя в сад, или лежать на кровати. Наверно, даже у Екатерины в заточении было больше удобств. Впрочем, думаю, она согласилась бы со мной поменяться. Хотя бы уже потому, что я жива, а она – нет. Их с Джейн казнили в середине февраля. Дерема и Калпепера – еще раньше.

Об этом мне рассказывает Роджер. Уже третий раз он выводит меня на прогулку в дальний угол сада. В сумерки, когда кругом никого нет. Как заключенную. Неужели они с отцом думают, что я убегу? Хотя нет, скорее, боятся, что кому-то о чем-нибудь расскажу или кто-то увидит мой уже заметный живот.

С каждым днем я ненавижу Роджера все сильнее. Ведь если он не обманул меня насчет письма, как оно могло попасть к нему? Только если он сам был в Стэмфорде и участвовал в той драке. В убийстве! Но зачем Мартину понадобилось ехать сюда самому, если он не собирался возвращаться ко мне? А если все же приехал, зачем было писать письмо?

Я уже никогда не узнаю правды. Кроме той, что Мартин мертв. А ведь мне даже не известно его настоящее имя, чтобы молиться об упокоении души. Что ж, бог знает…

Я разговариваю с маленьким человечком, который толкается изнутри. Иногда под туго натянутой кожей живота прорисовывается небольшая выпуклость. Мне нравится думать, что это крохотная ручка или ножка. Я прижимаю ее – и чувствую ответный толчок. И тогда молюсь, чтобы мой малыш попал к добрым людям, которые будут любить его так же, как я люблю уже сейчас, еще ни разу не увидев.

В последнюю ночь мая я просыпаюсь от резкой боли и зову Бесси, которая спит в соседней комнате. Она зажигает свечу, быстро меняет подо мной мокрую простыню и исчезает. Боль словно раздирает на лоскуты, и я изо всех стараюсь сдержать крик, время от времени проваливаясь в ямы беспамятства.

Бесси приводит пожилую повитуху и о чем-то шепчется с ней, затем уходит и возвращается с каким-то свертком. В камине на поленьях греется котел с водой. Повитуха ощупывает мой живот, запускает руку между ног, как будто собирается вытащить из меня ребенка.

Светает. Новая волна боли – захлестывает с головой, я захлебываюсь, тону в черной воде. Выныриваю из последних сил, хватаю воздух пересохшим горлом и слышу:

- Хорошо, миледи, еще немного, выталкивайте его!

Я тужусь, и перед глазами вспыхивают огненные круги. Что-то скользкое, большое стремительно вырывается из меня. Громкий крик ребенка, и вот он на руках у повитухи – крупный красивый мальчик! Я судорожно вздыхаю и окончательно проваливаюсь в темноту.

Когда я открываю глаза, в окно заглядывает усталое вечернее солнце, рисуя багровые пятна на стенах.

- Где он? – шепчу я.

- Миледи, - ко мне подходит Бесси со стаканом воды, - выпейте это.

Я делаю несколько глотков и снова спрашиваю:

- Где мой ребенок?

- Мне очень жаль, миледи, - вздыхает Бесси, - но у вас родилась мертвая девочка.

- Какая девочка? – хочу крикнуть я, но голос звучит тихо, хрипло. – Я видела, это был мальчик, живой, он кричал.

- Вам показалось, миледи. Это была девочка, и она не дышала.

- Где она? Покажите мне ее!

- Миледи… - Бесси качает головой и не смотрит мне в глаза. – Милорд приказал вынести ее еще рано утром, пока никто не узнал. Вы были без сознания.

Я знаю – они врут. Они все врут. Тот сверток, который принесла Бесси - это был ребенок. Какая-то женщина родила мертвую дочь, и ее обменяли на моего живого сына. Знает ли она об этой подмене, или ее обманывают так же, как и меня? Я молю Бога только об одном – чтобы она воспитала моего ребенка в любви и заботе.

Все сорок очистительных дней я лежу в постели. Мне очень плохо, и я надеюсь, что родильная горячка заберет туда, где я встречусь со всеми, кого любила и кто любил меня. Но болезнь медленно отступает. Приходит старенький священник, читает положенные материнские молитвы, спрашивает, не хочу ли я исповедаться. Я перечисляю все содеянное – но каюсь ли? Только бог знает.