Волчья печать

Вокруг покосившейся хижины сгустились сумерки, и мир стал почти непроглядным. От недавно оросившего землю дождя к жизни пробудилось множество ароматов, смешанных с запахом грязи и глины. Уже шелестели крыльями ночные птицы, что выбрались в поисках скорой добычи из своих укрытий. Мелкая живность скрывалась в высокой,  мокрой траве, но им удавалось это ненадолго, ведь сложно спрятаться от прозорливых глаз хищников.

Оправив плащ, предназначенный хранить от сырости и холода, девушка вышла из-под бревенчатого навела на затоптанную тропку. Хотелось добраться до спящего на развилке дорог колодца, пока ночь ещё не совсем вступила в свои права. Сейчас можно было не опасаться встретить там кого-то из людей.  Ни усталых путников, ни одиноких монахов, возвращающихся из города мимо этого сооружения. 

Значит, никто не смог бы помешает заглянуть в бесконечную глубину, туда, где дремали звезды и плескалась тёмная вода. Там же оживали сны девушки, невесомые и зыбкие, пропитанные медовым запахом вереска, который ей не позволяла собирать старая ведунья. Лиаль старалась слушаться, но иногда удержаться было слишком сложно, и когда она была уверена, что знахарка не следит за ней, прятала лицо в душистых цветах. Их было здесь очень много: как раз возле колодца, к которому она теперь торопилась. 

Живя в лесу с самого рождения, Лиаль знала каждое деревце в нем, каждый кустик и пригород. Запомнила, когда раскрываются бутоны цветов, как правильно собирать травы, чтобы они были наиболее эффективны, научилась понимать голоса птиц и зверей, сливающихся с пением ветра. Загадкой продолжали оставаться лишь собственные сны. 

Лиаль не рассказывала даже ведунье о том, что ей грезится по ночам. Едва только зачерпывала из колодца удивительную студеную воду, освежала живительной прохладой лицо – и переносилась сознанием в мир, который не знала и никогда не посещала в реальности.

В этих снах тягучей болью тянуло запястья, словно они были сцеплены тугими путами. В нос проникал незнакомый наяву, но ставший любимым запах, объяснить происхождение которого Лиаль не могла. Так пахнет свежим ранним утром ветер, когда воздух пропитан росой. Так благоухают диковинные цветы, на короткое время распустившиеся там, куда недотянуться рукой. Чувствуя этот аромат, девушка ничего не боялась, её  не пугал даже отчетливый волчий рык, что пробивался сквозь густые заросли кустарников.

Добравшись до колодца и облокотившись на его полуразрушенную стенку, Лиаль глянула вниз, туда, где отражалась взошедшая луна. И при виде её в груди что-то 

Облокотившись на полуразрушенную стенку колодца, глянула туда, где уже отражалась взошедшая луна. В груди заныло, там, где находился старый шрам, не затянувшийся до конца, несмотря на старания ведуньи.  Старуха рассказывала, что Лиаль налетела на острый кол на плетне,  когда была еще ребенком. И выжила с трудом, но шрам так и остался, напоминая об ее неосторожности. Не верить в эту историю у девушки не было оснований, тем более, что это очень походило на правду. Гораздо больше, чем собственные сны, в которых тело содрогалось от боли, пронзенное стрелой ворогов и сдавленное тяжестью другого тела, пригвоздившего ее к земле.

Лиаль вздрогнула, снова ощущая будто воочию, как тяжесть раздирает грудную клетку. Лицо запылало от лихорадочного жара, так что пришлось снова оросить лицо ледяной колодезной водой, зачерпнув ее из ковша. И тотчас показалось, будто следом за каплями воды по коже растеклось ощущение неведомой ласки, теплых и мягких губ. Тело затрепетало, и девушка бросила испуганный взгляд на тропинку, ведущую к хижине, словно спящая ведунья могла увидеть настигнувшее ее смятение.

Хотелось задержаться еще на этом месте, решившись наконец не только умыться, но и глотнуть чудесной воды, пьянящей лучше любого вина, но Лиаль боялась, что скрыть от старой Мирей свои странные сны ей не удастся. А гневать наставницу ей не хотелось. И бросив последний взгляд в глубину колодца, девушка побежала обратно, торопясь добраться до дома, пока не высохла влага на щеках. Тогда уже в постели она закроет глаза и переживет все заново: и боль в пробитой груди, и касания рук, которые не хочет забывать, несмотря на то, что это был всего лишь сон.

Над лесом растеклась ночь, напоминая  густой кисель, темный и непроглядный, укрывая от взора высокий звездный шатер. Долгожданного сна не было, несмотря на то, что кожа на лице и руках все еще хранила влагу с колодца. Вместо сна пришла тревога, ущипнула внутри необъяснимым предчувствием чего-то недоброго.

Обычно крепко ставшая в это время Мирей  склонилась над своими снадобьями, бормоча что-то невнятное скрипучим шепотом. Она взглянула на девушку лишь мельком, кивнула ей хмуро и вновь погрузилась в собственное занятие. То бы и хорошо – появилась возможность проскочить к себе, минуя ненужные сейчас разговоры, – но в глаза вдруг бросилось равномерное бурление, прозрачной пеной растянувшееся по поверхности котла. Тусклое мерцанье свечей отбрасывало бледные тени в круглом зеркале, закрепленном напротив. Там они оживали, творя свою собственную правду и предвещая то, что еще не видно было простому глазу.

– Иди спать, Лиаль, – прошипела знахарка, недовольно глядя на девушку, застывшую перед зеркальной гладью. – Не мешай.

– А ты? – она, казалось, не слышала угрозы, затаенной в голосе Мирей.

Та помолчала, недовольно отмечая откровенный интерес в глазах собеседницы, потом проговорила все тем же глухим шепотом:

– Луны не будет сегодня. Мавкины огни сменят ее и проводят гостей до нашего дома.

– Гостей? Кого же это? Уж не мавок ли самих?

Ведунья захохотала, нагоняя на нее еще больший ужас:

– Ты не знаешь разве, что они никуда не выходят со своего болота?! Не они – другие придут, те, которым из-под их гостеприимного покрова вырваться удастся. Навестят меня… перед рассветом.

Такое уже бывало прежде. Усталые путники, едва выжившие во мрачных топях, забредали, теряя остатки сил, к старой хижине, надеясь найти в горьковатом вареве Мирей забвение после увиденного на болотах. Она ждала и знала безошибочно, когда и кто постучит дрожащей рукой в иссохшую от времени дверь. Видела в том самом зеркале, как блуждали в зыбкой темноте сбившиеся с пути странники, увлекшиеся чарующими песнями мавок. Лиаль никогда не понимала, отчего старуха не воспользуется своими способностями и не предупредит тех, кого можно еще удержать от неверного шага, заслоняя слух от обольстительных звуков. Сколько их сгинуло в топях, так и не нашедших выхода на твердую тропку, сколько захлебнулось дурной, мутной водой болота, не дойдя всего несколько миль до кристальной свежести старого колодца. Их можно было остановить, но Мирей лишь сдвигала брови в ответ на такое предложение девушки, да начинала привычно бормотать что-то, подкидывая в котел новые побеги и цветы.

– Иди спать, – повторила опять, подталкивая к двери во внутреннюю камору.

Зеркало вдруг вспыхнуло ярким светом от слившихся в необъятном зареве огней, танцующих в ночном лесу.

Сквозь тени деревьев можно было уже различить фигуры, с разных сторон стекающихся к Мавкиной поляне. Вода в котле забурлила, напоминая жадное чавканье болотных топей. В трубе завыл ветер, донося до слуха обитательниц хижины едва различимые на расстоянии напевы, не опасные для них, но губительные для не нашедших приюта этой ночью. С этим звуком вдруг смешался еще один: протяжный, жуткий вой голодного зверя, ищущего добычу. Девушка поежилась: неужто тем, кто сегодня избежит болотной прорвы, надлежит погибнуть от зубов и когтей хищника?