Молохи. Пепел наших душ. Том I. Альянс

Ангел пал.

Он валялся на пыльном паркете, прямо у моих ног, и скалился осколками переломанных крыльев.

На лбу проступила холодная испарина. Сердце запоздало подпрыгнуло, совершило кульбит и рухнуло куда-то в область желудка.

От взметнувшейся глиняной пыли запершило в горле, и я сорвалась на кашель, сквозь который вырвался судорожный всхлип. Благо, никто не услышал. Мастерская скульптуры академии художеств была пуста. Выпускники уже успели перенести свои работы в залу для просмотров.

Останки фактурных крыльев пронзали жёсткие проволоки каркаса. Они казались металлическими пиками, на которых ангела распяли. Распяли всего за день до защиты дипломной работы.

Опустившись на колени перед бесславно погибшим, я стянула тонкую кожаную перчатки и неуверенно коснулась расколотого надвое умиротворённого лица. Пальцы опять затрясло. Тремор усиливался. Контролировать это невозможно.

Вот она – плата за мою неосторожность. Шесть лет в стенах академии я не теряла бдительность. Шесть лет усилий, чтобы за день до сдачи дипломной на выходе из уборной не надеть перчатки, потому что руки ещё не высохли. И чтобы на облезлой дверной ручке мои пальцы встретились с сухонькими пальцами преподавателя искусствоведения, который просто перепутал уборные?!

Игнат Васильевич, разменявший в этом году восьмой десяток, врос в академию настолько, что категорически отказывался уходить на заслуженный отдых. По натуре он трудоголик. Если не работает, значит не живёт.

Руководство академии было не против. В конце концов, искать нового преподавателя всегда дополнительный стресс, да и в ведении Игната Васильевича не было прикладных специальностей, где могли понадобиться руки. С руками у него была беда. Прогрессирующий тремор.

В момент, когда меня коснулись в обшарпанном коридоре у уборных, я уже знала, что меня ждёт. Но рискнула переносить скульптуру ангела одна. Просить о помощи было некого. Я специально приехала в мастерскую попозже, когда сокурсники уже разошлись, чтобы лишний раз ни с кем не столкнуться в суматохе подготовки выпускных работ.

Как оказалось, всего предугадать невозможно. Стиснув зубы, я отшвырнула кусочек крыла, который до этого бездумно крутила в пальцах, натянула перчатку и выудила из кармана куртки мобильный.

- Аристрах Георгиевич, можете спуститься в мастерскую?

Едва мой научный руководитель переступил щербатый порог, с его лица стекла фирменная полуулыбка. Аж пышные усы обвисли. Так стыдно перед ним мне не было никогда. Он ведь единственный, кто в меня верил и подбадривал на протяжении лет. Кто привёл меня в академию, дал шанс. А я возьми и разбей этот шанс на десятки глиняных осколков.

- Элина… Ну как же… - Аристарх умолк, пытаясь подобрать слова.

Цензурных явно не было, а он не привык выражаться, поэтому надолго умолк. Питерская интеллигенция. Такой спектр эмоций в одном лишь взгляде.

- Простите, я… - руки пришлось засунуть в карманы куртки поглубже. Пальцы безостановочно потряхивало, - я не удержала. Что будет с дипломной? – голос предательски дрогнул, - Меня не допустят?

Тратить время на оправдания я не видела смысла. Как любит говорить брат: оправдания делу не помогут. Отрефлексировать я ещё успею, в одиночестве.

Аристрарх тяжело вздохнул и облокотился о пыльный станок.

- Не допустят, - изрёк он таким тоном, словно сообщил мне о текущей смене в расписании занятий. И усмехнулся.

За годы в стенах академии я неплохо изучила Аристарха Георгиевича. За такой усмешкой обычно следовала очередная правда жизни.

— Это первая, но далеко не последняя разбитая работа в твоей жизни, - мой научный руководитель присел подле падшего ангела и развернул его лицом вверх. Половина головы, окончательно отколовшись, с глухим стуком упала на паркет, - Просто так сошлось, что она оказалась значимее других. Но будут биться ещё. Ты свыкнись с этой мыслью. На полотна проливают кофе или что покрепче, компьютерные вирусы сжирают файлы с рукописями, скульптуры разбиваются… Всё это – естественная и неотъемлемая часть творчества.

Я внимательно наблюдала за Аристархом. Доля истины в его словах была, но…

- Приёмной комиссии мне сказать то же самое?

- Они и так знают, - Аристарх поднялся, отряхнул руки от глиняной пыли и лукаво подмигнул, - но многие стыдятся это признать. Бытует мнение, что искусство создаётся на века. Но что в нашей жизни идеально? Всё в ней конечно. И ты, и я. И он, - научный руководитель кивнул на останки ангела, - Жаль, ему был уготован очень короткий век. Главное – не событие, главное твоя реакция на него.

Тяжесть в районе солнечного сплетения отпустила. Даже тремор поутих. Слова Аристарха Георгиевича зачастую имели эффект седативного. Несомненно, это один из его главных талантов – психологически откачивать сникших студентов.

- Так… когда мне можно пересдать дипломную?

- Правильный вопрос, - на лицо Аристарха вернулась фирменная полуулыбка, - я договорюсь с комиссией на сентябрь. Думаю, лета будет достаточно, чтобы восстановить скульптуру. Или ты можешь сделать новый проект.

***

Несмотря на порывы совсем не летнего ветра и нависшие над головами рваные тучи, на вечерней набережной было многолюдно. Свернув на Дворцовый мост, я остановилась у перилл.

Отсюда до академии художеств рукой подать. Величественная многоколонная глыба, охраняемая невозмутимыми сфинксами и прыткими грифонами, застыла по правую сторону неспокойной Невы. Казалось, каждая скульптура смотрит на меня с неодобрением.

Таблетки, выписанные Игнату Васильевичу, подействовали минут через десять. В закреплённой за ним аудитории, которую он через раз забывал запирать, в ящике стола, втором снизу, в аляпистой коробочке под кипами бумаг лежала его заначка.

Я всегда надеялась, что это знание мне не понадобится. Но вышло, как вышло…

Пальцы уже не тряслись. Тремор утих. На его место пришла тупая боль – ненавистная, но уже привычная. Моя.

В ладони будто раскалённые болты вогнали и медленно проворачивали. Всё как обычно. Вдох–выдох. Сжать зубы покрепче. И украдкой размять кисти, скрытые под кожей перчаток.

В свой одиннадцатый день рождения я проснулась от диких судорог в руках. Мышцы свело настолько, что помог лишь укол миорелаксанта.

Брат не пошёл на пары, просидел со мной весь день, а я не могла взять в толк, почему не приходит мама? Или ей всё равно? Лишь под вечер мне решились сказать, что мамы больше нет.

Судороги не прошли. С тех пор они накрывают меня резко и неожиданно, как горная лавина, и служат своеобразным индикатором. Если начинаются – не к добру. Но куда уж хуже, чем сейчас.

Навалилась апатия. Казалось, битва окончена, академия мне покорилась и осталась позади, но нет… Очередной бой, очередной крутой вираж.

Завалила дипломную. Я с трудом сглотнула вязкую слюну.

Завалила… Незнакомое слово горчило нёбо и перекатывалось на кончике языка чем-то склизким и дурно пахнущим.

Самобичевание подняло уродливую голову и оскалилось обломками глиняных зубов. Оно было подобно Лернейской гидре. Обрубаешь одну голову-мысль – вырастают две.

Многие одногруппники и преподаватели были уверены, что после выпуска я окажусь одной из немногих, кто переступит порог творческой мастерской имени Аристарха Бернацкого и будет работать под его началом ближайшие три года.

Чего греха таить, это и было моей целью, но сегодня надежды рассыпались на множество осколков. К осени все вакансии подмастерьев будут заняты.

В кармане завибрировал мобильный.

- Лина, привет!

Как бы теперь сказать брату, прожженному прагматику, что диплома мне не видать, как минимум до осени?