Дюн Великолепный и крошка Плю

Анхел-рабад, комната Плю

— Вылезай! Быстро! Кому говорят? — сердито взывала Плю к таинственному оккупанту подкроватного пространства своей комнаты. — Лучше сам выковыривайся, пока я добрая!

Ползать по холодному полу на коленях попой кверху было непривычно и затруднительно, так что терпения девушке вряд ли надолго бы хватило.  Однако тот, кого она уже полчаса пыталась выманить из укрытия разными способами, на ласковые призывы и пряничные обещания не поддавался. Из-под кровати доносилось лишь сиплое сопение, тяжкие вздохи, а временами глухой полузадушенный рык.

— Ха! Добрая она! — хрипло прокаркал подозрительно близко до отвращения знакомый голос, отчего попе сразу стало неуютно, тревожно и... колко! — Сиди, не высовывайся, скотинка неведомая! Эта добрячка вмиг тебя без перьев оставит!

И что это делается на свете белом? Это куда потерявшее всякий страх и совесть пернатое уселось?

Плю быстро перевернулась, резко опустив седалище на пол, отчего нахальная птица неожиданно рухнула с мягкого насеста, с громким стуком ударилась о каменные плиты шипастой башкой и ошарашенно закрутила ею, пытаясь понять, что приключилось.

Грозно уставившись на обнаглевшего питомца, Плю не замедлила возмутиться:

— Ты что же, всю жизнь мне будешь припоминать то несчастное перышко? Да я случайно, заметь, совершенно непреднамеренно его выдернула! У тебя вон новых уже штук сто наросло, а ты все не уймешься! И вообще, сам виноват! Нечего было… 

И только она начала входить в раж, по привычке мгновенно включаясь в практически ежедневный спор, как была прервана быстро пришедшим в себя болтуном.  

— Нечаянно она, ка-ак же! – даже не пытаясь скрыть сарказма, закаркал он вновь. — Не верь ей, тварюжка ин-ко-гни-тая! Сиди, где сидишь!

Кулак, зависший в опасной близости от клювастой морды не в меру общительного питомца, вмиг изменил направление его мыслей.

— Хава-айся там пока с голоду не подохнешь, сердешная! А потом добрейшая моя хозяюшка трупик твой подсохший из-под кроватки извлечет и… и передаст ентим… ну, как их там? А? — Вопросительный взгляд на волшебно прочищающий мозг кулак. — Ах да! Учёным отдадим для опытов ихних исследовательских. Вот!

Не успел затихнуть ворчливо-рокочущий голос, а кулак вернуться в исходное положение, как из-под кровати что-то полезло.

Императрица небесная! Что это?!

Черный-пречерный нос-пуговка, за ним два круглых от страха не менее черных глаза, а после, вытирая серым брюхом пыль, нехотя вылезло… существо.

И было оно, действительно, таинственное, неведомое и инкогнитое, ибо до сего дня ничего подобного никому в мире этом видеть не доводилось.

 Четверть часа спустя там же

— Странная какая-то сороконожка, неправильная, — задумчиво произнес син Анхел Триста Одиннадцатый, внимательно изучая стоящее перед ним неизвестное существо.

Вернее, стояло там трое.

Его дочь, Карма Анхел (домашними нежно прозываемая просто Плю), ее друг и питомец Хучик (откликающийся исключительно на уважительное «дракон Хуч») и собственно таинственное создание неизвестной породы, в этом мире доселе неведомое.

Стояли они рядком, можно сказать, плечо к плечу, пятка к пятке, с трепетом ожидая вердикта мудрого повелителя одной из восточных провинций империи Маг-Син, именуемой испокон веков Анхел-рабадом.

Вердикт сильно затягивался, поскольку хозяин Анхел-рабада умищем располагал небыстрым и поспешные решения очень не уважал.  Да и задача на этот раз была действительно трудна не по разуму — тварюжка инкогнитая идентификации поддаваться отказывалась и на наводящие вопросы почему-то не отвечала.

Маленькое щупленькое тельце, не больше женской руки от локтя до кончиков пальцев, гладкая грязно-серая шерстка на спинке и длинная курчавая на брюшке, печально поникший хохолок на круглой головешке, узкая мордочка с черными выразительными глазками и черным же носиком.

Ах да! Ну и собственно ножки. Не сорок, конечно, это син Анхел несколько преувеличил, но раз, два, три… восемь точно в наличие имелось.

Пронаблюдав за  сложным мыслительным процессом, отражавшимся на физиономии отца, нос которого шевелился от усердия, помогая движению мыслей, Плю решила направить сина родителя в нужное ей русло:

 — Па-ап, а давай оставим его у нас! —  заканючила она жалобным с подвыванием голосом, переносимым отцом не дольше минуты. — Ну, пожа-алуйста! Он такой хоро-ошенький, ма-аленький, беспомощный. Папу-улечка!

Минута резко сократилась до десяти секунд.

— Да, в общем, какой может быть вред от такой крохотулечки? Конечно, пусть остается! — поспешно согласился син отец, начиная отступление в сторону выхода из покоев дочери. — Только помой его, что ли, – отважно добавил родитель, скрываясь за спасительной дверью.

Победный вопль радостно огласил помещение.

Где-то в Гоббийской пустыне

Дюн жалобно всхлипнул и с протяжным стоном упал на мягкое.

Устал. Да что там устал! Так вот ты какое, полное и окончательное  изнеможение…

Уф-ф-ф… Сил нет. Совсем. То есть абсолютно.

Кто сказал, кто это придумал, что секс — это блаженство, кайф, наслаждение, услада?

Всё брехня! Эх. Год назад было блаженство и услада, а теперь…

Теперь Дюн ощущал себя странно. Вроде бы это был по-прежнему он — Дюн Энурес Восьмой из рода Великих Магунов, главный пер империи и один из последних носителей гена «первородной красы». А с другой стороны, от былой магунской силы уже мало что осталось.

Вот так бы лежал себе и лежал, не шевелясь, не двигаясь, не трепыхаясь. Тепленько, мягонько,  шелковисто… Покой и умиротворение.

Но мягонькое и тепленькое отчего-то не разделяло его желаний и спокойно лежать не собиралось. Полузадушенный писк, донесшийся откуда-то снизу, и не менее досадное шевеление нежной и ранее чрезвычайно покладистой постельной утехи, вызвало у утомленного пера полный тягостного разочарования вздох.

Медленно, с видимым трудом и даже чем-то похожим на несвойственное высокому статусу кряхтение, великий магун приподнялся, высвобождая из телесного плена пухленькое бледнокожее создание, и тяжело свалился на ложе, раскинув в стороны мощные мускулистые руки и ноги.

Как же прекрасна жизнь! И как приятно это волшебное чувство исполненного долга! Теперь и соснуть часок-другой можно.

— Господин! — над ухом назойливым комариным писком зазвучал голос ненавистного императорского прихвостня Канвоя. — Господин мой, проснитесь! К вам еще невесты пожаловали, ожидают вашего магунского внимания.

Полный нечеловеческого страдания стон был ответом штатной императорской сводне.

И все же, несмотря на сильнейшее сопротивление организма, несчастный пер разлепил категорически не желающие открываться темные очи и тут же узрел стоящих у  кровати двух бледнокожих дев. Прелестные создания в нарочито завлекательных нарядах с каким-то безумным восторгом и непозволительным для благородных особ бесстыдством разглядывали утомленное тело героя.

И странное дело. Эти не только не скромные, но даже алчные девичьи взгляды тут же пробудили в роскошном магунском теле веками хранящиеся в нем великие резервы. Огонь желания вспыхнул в крови, сжигая в горниле страсти усталость и прочие рода слабости, недостойные сына Великого.

Сверкнув обжигающим взором, Дюн приподнялся на своем огромном ложе и, молниеносно схватив потерявших бдительность девчонок за руки, притянул к себе. 

Анхел-рабад, комната Плю

— Ну, Хучик, придумай же что-нибудь! — задушевным голосом обратилась дочь Анхела Триста Одиннадцатого к пестрой пернатой рептилии, заворожено уставившейся с одну точку под самым потолком. Точка, конечно, была относительной  —  размером со взрослую кошку, хоть и несколько тощую и облезлую. — Надо снять его оттуда поскорее, пока отец не увидел.

— А что сразу Хучик? — отмер ее питомец, нервно переступил лапами, поворачиваясь к своей хозяйке, сердито нахохлился. — Вечно все Хучик должен придумывать! Не я, между прочим, его загнал на эту верхотуру!