Зимние каникулы, или Любовь в подарок на Новый год

  Утро накануне нового года началось не с бодрящего напитка и даже не со стука служанки в дверь, а с вопля.

   — Пи-и-икси-и-и! — донеслось протяжное с улицы, как будто под окном завыла банши.

  Сладкий сон как рукой сняло. Подскочив на кровати, я откинула одеяло и поспешила к окну. Со второго этажа родового особняка Миррей открывался прекрасный вид во двор, где творилось что-то нехорошее.

   — Они снова это сделали! Маленькие чудовища опять забросили Пикси на дерево! — кричала леди Адель де Миррей.

   С верхней ветки ели, растущей под окном нашей с мужем спальни, ей вторила облезлая болонка – та самая Пикси, любимица свекрови.

  Я вздохнула. Маленькие чудовища – это вообще-то мои дети, на минутку родные внуки леди Адель, но она регулярно об этом забывает. Хотя вроде не жалуется на старческую деменцию.  

   — Опять дети? — простонал муж и перевернулся на другой бок, накрывая голову подушкой.

   Я бы тоже хотела спрятаться под одеялом от проблем, но в отличие от Пьера не могла себе это позволить. Поэтому накинув халат, поспешила во двор, где разгорался скандал с участием свекрови, моих четырех детей, слуг и несчастной Пикси.

   Ничего не скажешь, день начался активно. А ведь сегодня канун нового года, я надеялась провести его в кругу семьи в мире и любви, но что-то пошло не так.

   Едва я вышла на крыльцо, как леди Адель обратила весь гнев в мою сторону:

  — Ты никудышная мать, Эриния! — заявила она. — Кого ты воспитала? Четверых негодяев. Они издеваются над бедным животным.

   Я прикусила нижнюю губу. Пикси тоже далеко не подарок. Вредная собака вечно кусает всех за ноги и гадит на подушки, но своей любимице свекровь прощает все, а остальные должны терпеть. И все же забрасывать ее на дерево не стоило.

   Уперев руки в бока, я повернулась к детям. Они стояли в рядок под деревом, по-прежнему в пижамах. Благо погода позволяла. В наших краях всегда тепло и снега не бывает.

   Дети только проснулись, а уже успели набедокурить. Вроде к семи годам должны были набраться ума, но их шалости стали лишь изобретательнее.

   Четыре пары глаз смотрели на меня с кристальной чистотой. Так и не поверишь, что они виноваты. Просто Пикси внезапно открыла в себе талант к левитации. В мире с магией и не такое бывает.  

    Но меня не провести. Я отлично знаю своих детей. Изображать святую невинность они научились чуть ли не раньше, чем начали ходить. Если поначалу я велась на их единодушное «Мама, мы не виноваты!», то со временем обросла броней к хлопанью ресницами и губкам-бантикам.

   Мне повезло. Наверное. Три сына и дочь родились в один день. Как будто мало родить сразу четверых, так природа к тому же щедро наделила моих малышей магией. Четверняшки обладали уникальными способностями – каждый из них владел одной из стихий.

   Я точно знала, кто виноват в неприятностях Пикси – белокурый Грей. Именно он управляет воздухом.

   — Не хочешь ли объясниться? — обратилась я к Грею.  

   — Я вычислял алгоритмы движения ветра, — пожал он плечами. — Как видишь, на этот раз получилось идеально. Я не промахнулся мимо ветки.

   Грей даже оправдываться не стал, чем окончательно довел леди Адель.

  — Я говорила, давно пора отдать их в пансион! — заявила она.

    Я скрипнула зубами. Опять старая ведьма за свое! А ведь она их родная бабушка, но при этом люто ненавидит внуков. Я не понимала, как подобное возможно.

   Все началось с меня. Точнее с женитьбы единственного сына леди Адель на мне – дочери простого купца. Аристократ влюбился в торгашку – ужасный моветон по мнению свекрови.  

   И все же леди Адель дала свое благословение на брак. Причина была в моем наследстве. Родители умерли рано, и дело отца перешло ко мне. Довольно прибыльное, надо сказать. А родовое поместье Миррей как раз нуждалось в капитальном ремонте, на что у леди Адель не имелось средств.

   Свекровь поставила условие – ее сын никогда не женится на работящей девушке. Пришлось продать дело отца, а вырученные деньги вложить в ремонт поместья. Так меня приняли в семью. Или вернее будет сказать, смирились с моим в ней присутствием.

    Нашему браку с Пьером уже восемь лет. За эти годы и дня не было, чтобы свекровь не упрекнула в чем-то меня или внуков. Неприязнь, увы, так и не переросла в любовь.

  — Мы уже обсуждали этот вопрос, — вздохнула я. — Я не отдам детей в пансион. Они должны жить дома, с матерью и отцом.

  — Ты говоришь о моем доме, — напомнила леди Адель. — Мне решать, кто здесь будет жить.

   — Матушка, это все же и мой дом тоже, — на крыльце появился Пьер. Как раз вовремя.

    Пикси, наконец, умолкла. Слуги, приставив лестницу к дереву, сняли болонку. Но это не спасло ситуацию, скандал нарастал.

  Леди Адель осознала, что криками ничего не добьется от сына. Тогда они применила другую тактику. Схватившись за сердце, она всхлипнула и произнесла:

  — Эти дети уничтожают все подряд, с ними невозможно совладать. Они не слушаются даже мать! Гувернантки бегут из дома в ужасе, слуги увольняются, несчастная Писки страдает недержанием из-за них. В том году они подожгли сухую траву и чуть не спалили дом. В этом они запустили мышей в кладовые, и те съели весь запас зерна. Что дальше?

  — Я действительно одна не справляюсь, — признала я. — Но я не виновата, что Пьер практически не принимает участие в воспитании собственных детей.

   — Собственных? — брови леди Адель взлетели вверх. — Прости, милочка, но я не верю, что эти монстры от моего сына. Не могут наследники рода Миррей так себя вести. Ты явно нагуляла их на стороне.

   Больше всего меня возмутили даже не слова свекрови. С ней все понятно. А вот то, что Пьер не возразил, паршиво. Мы с детьми смотрели на него в ожидании реакции, а он молчал. Вообще ни слова.

   Меня аж затрясло от негодования. Неужели ему нечего сказать? Пьеру прекрасно известно, что он был первым и единственным мужчиной в моей жизни. А он вот так запросто позволяет оскорблять меня и наших детей!

   Восемь лет я молча сносила упреки, лавировала между двух огней, пытаясь сохранить мир в семье, но сегодня терпение лопнуло.

   Это невозможно было снести. На некоторые вещи нельзя закрыть глаза и сделать вид, что их не было.

  — Ты… ничего… не хочешь… сказать? — с трудом выговорила я.

  Все потому, что мое тело начало меняться. В порыве ярости я, как и многие женщины, превращаюсь в настоящую фурию. Но в отличие от других мое превращение не игра слов, оно буквально.