Наследница чужих богов

Кайя не стала отвечать.

Желание спорить, настаивать, заручиться хоть малой поддержкой со стороны собеседника исчезло напрочь. Уступило не знающему покоя в груди гневу, серой апатии. Безразличие к происходящему, пусть и на краткий промежуток времени, задвинуло вглубь души все остальные эмоции, притягивало легкостью в голове, смирением во взгляде, поникшими плечами.

Ни в этом ли должна проявляться покорность судьбе? В терпении? Принятии того, что дает тебе Всевышний либо же… ее ал-шаир?

Тамерлан направил дартт влево, огибая город правителей. Величественный Ирид впитывал краски нависающего над мегаполисом скорого заката. С блеском солнца, искрами во влажном от собравшегося в воздухе тумана переливался темными бликами высоких каменных строений: дворцов, с подпирающими небосвод башнями, линий светлых улиц вокруг огражденных поместьев, россыпью домов поменьше, что теснились вдоль стен. Вне города, возвышаясь над ним, будто присматривая за раскинувшимся внизу мегаполисом, выделялась главная святыня тарикон Иридская мечеть. Мрачная, сложенная из крупного грубо отесанного камня, черная, как и все в этом мире.

Кайя бросила на галеата короткий взгляд из-под ресниц, так и не найдя подходящих слов. Его суждения не шли в разрез ни с порядками, ни религией, в которых она воспитывалась, но противоречили ее натуре. Что-то внутри бунтовало, не позволяло уступить, плыть по течению. Человек ли в ней или скверна крови, наследие забытых богов ее народа. Да и какая разница, если она более не могла терпеть неволю.

Дартт уже терял высоту, постепенно замедляясь.

На одной из взлетно-посадочных площадок внутри поместья Алманов находилось несколько кораблей среди которых Кайя даже издалека узнала шаттл ал-шаира, угольно-черный виардд.

Галеат расправил плечи, выпрямился, и по его реакции она поняла, что глава дома где-то поблизости. Вслед за Тамерланом Кайя тоже незаметно для себя внутренне обратилась в камень. Еще раз украдкой посмотрела в его сторону.

Правильно ли было навязывать ему свое общество, просить о немыслимом, чтобы в ответ услышать прописные истины? Пустой разговор. Но что-то он ей все же дал. Раскрыл глаза, напомнив о главном. О том, что со смерти приемного родителя, с того самого дня, когда от траурного костра не сохранилось даже унесенного ветрами степей пепла, она осталась одна. И тогда, и сейчас всем что-то было от нее нужно: ее наследство, сговорчивость, послушание, тело, проклятая старая кровь, жизнь, но только не она сама.

Ни ее сердце. И уж точно ни ее благополучие.

Все это ей придется отстаивать своими руками. В одиночестве. Не рассчитывая на чье-то снисхождение или пощаду. Сегодня она увидела и услышала достаточно, чтобы наконец-то принять свою реальность: выбраться из погребальной ямы либо умереть. Третьего не дано...

Корабль опустился на землю и вместе с ними на посадку зашли сопровождавшие их позади два дартта из которых сейчас слаженно выходили диары. Кого-то из них она видела еще на вернской пустоши, кого-то впервые только во время перелета на Меодан, но большинство лиц казались незнакомыми, как и раньше, сливались единым пятном черноволосых голов, ничего не выражавших, кроме едва заметной усталости лиц, измазанных бурым налетом одинаковых униформ.

Тамерлан молча поднялся. Без приглашения последовать за ним, покинул кабину пилота. Кайя же еще несколько минут приходила в себя, прятала злость, собственные чувства. Необходимо попасть в свои покои, уединиться и там уже дать волю мыслям.

Салон опустел. Через открытую дверь долетали звуки от множества шагов, тихое гудение моторов стоящего неподалеку дартта, но голосов слышно не было. Она все никак не могла привыкнуть к тому, что диары обладали способностью общаться без слов, передавать свои мысли, подобно фразам.

Кайя выглянула наружу, чуть не отпрянув назад. Рядом со своими галеатами стоял диар. В прежней, покрытой пылью черной ритуальной одежде. Он сосредоточил внимание на все еще не пришедшем в себя Киране, которого сейчас аккуратно укладывали на носилки несколько военных. Но стоило только сделать пару шагов по трапу, как ал-шаир обернулся. Прошелся по ней взглядом, особо не задерживаясь, и жестом указал в сторону центрального дома.

Она уже было направилась к входу, где ее поджидала домоправитель поместья Маит, как ощутила знакомое давление его силы, грубое, властное. Чужая воля проторенными путями вновь вторгалась в ее разум, даже не пытаясь скрыть свое присутствие. Образы завертелись перед глазами: недавние мысли, переживания этого дня, неподобающее поведение в мечети и на борту дартта, ее разговор с галеатом, пальцы, переплетенные вместе, их молчание.

Кровь тут же отлила от лица. Кайя приросла к месту.

В его глазах промелькнула тень. Синева уступила металлу, в считанные секунды наливаясь свинцом: холодным, опасным.

Он перевел взгляд на третьего галеата и лишь на мгновение в позе того проскользнул вызов, граничащий с дерзостью протест, но потом Тамерлан синхронно завел обе руки за спину, вытянулся с выправкой военного.

Ничего не происходило. В течение минуты двое мужчин так и стояли друг напротив друга, и до Кайи наконец-то дошло, что именно в этот момент глава дома безмолвно отчитывает племянника. Делает тому выговор. Из-за нее. Ее несдержанности, поступков.

Прежде чем взвесить пришедшие на ум слова, она вступилась за галеата.

— Он не хотел со мной разговаривать! Это я задавала вопросы!

Диар предупреждающе поднял руку, но Кайя все равно продолжила, скорее бездумно, не осознавая последствий. Того, как звонко звучит ее голос посреди тишины переполненной обитателями поместья площадки, на что похожа эта сцена со стороны, сколь непочтительны ее поза и тон.

— Он ничего мне не сказал, – голос охрип до шепота. – Ничего такого, чтобы…

— Маит! – громко позвал ал-шаир.

Домоправитель поспешно оказалась рядом и без лишних указаний подхватила ее под локоть. Увела прочь, в темноту прохладной большой прихожей, по широким коридорам и лестницам, вверх, к господским спальням.

Ближе к двери выделенных ей покоев, Кайя вырвалась и ускорила шаг.

— Позови мою служанку!

Она закрыла перед Маит тяжелые створки, миновала гостиную, но и оказавшись в спальной комнате, не смогла заставить себя остановиться. Гонимое страхом, сердце металось в груди, билось о ребра гневом.

Под руку попалась стоящая на ближайшем столике ваза со свежими алыми цветами, которая тут же полетела в стену. Звон бьющегося стекла только сильнее распалил грудь. В след за вазой отправились несколько статуэток, оббитый мягкой тканью табурет для ног, мелочь с прикроватного столика.

Очередь дошла до платья. Вцепившись в ворот, Кайя попыталась содрать с себя грязный сизо-голубой шелк, но крошечное перламутровое крепление заклинило и никак не поддавалось, убегало из-под дрожащих пальцев. Выхватив из складок кровати припрятанный столовый нож, она вбежала в купальню. Повернулась к зеркалу, примеряясь к застежке на спине, но затупившееся лезвие лишь беспомощно скользило по крепкой ткани.

В глубине покоев с грохотом распахнулась дверь и Кайя вздрогнула от неожиданности. Выронила нож. Шелест легкой ровной поступи заставил затаить дыхание, попятиться к стене.

Она узнала его походку.

Ворвавшись в купальню, диар не остановился, зашагал из стороны в сторону, отворачиваясь и тут же возвращая к ней потемневший взгляд. До заходивших по скулам желваков сжал челюсти, с заметным усилием воли сохраняя между ними расстояние в несколько метров. Она чувствовала, как все в нем: раздражение, гнев, бушевавшая грозой внутри сила, рвется наружу, вперед, к ней. Найти выход, выплеснуться. Наказать.

Блики от двух наполненных водой чаш гуляли по смуглой коже, метались в собранных назад волосах, ледяными искрами оседали в глазах.

Кайя пыталась хотя бы мысленно подобрать фразы, объясниться. Он не дал даже этого.