Нечестивый

Спасибо тем, кто не мешал 

Посвящается моей любимой и единственной 

В. Смирнов

Александру Ржавому. Отпускай своих внутренних демонов 

Л.Милеш

Праведник лежал на сырой земле и сквозь бинокль жадно всматривался в расплывчатые силуэты военных. Жутко клонило в сон. От холода начинало трясти. К концу очередного часа он заставлял себя цепляться уставшим взглядом хоть за что-то мало-мальски интересное, а чтобы совсем не умереть от скуки, начал считать интервалы, с которыми луч прожектора проходил по разбросанным арочным крышам.

Довольно скоро одно незатейливое развлечение сменилось другим: за сеткой шли двое. Патрульные, если судить по цвету камуфляжа. Глядя на них в безмолвной темноте, Праведник начал прикидывать свои возможности. «Нет, эти точно не фанатики, – справедливо думал он, – в тени отсиживаться не станут, но и на рожон, если начнется заварушка, не полезут – своя шкура дороже. Те, что проходили в прошлый раз, матерее будут».

Патрули проходили каждые четыре минуты. С интервалом в двадцать секунд толстая полоска желтого света вылавливала их из темноты, провожала ровно десять шагов от одного барака до другого и отпускала дальше, заходя на новый круг. За время, что Праведник провел здесь, он насчитал более полусотни таких проходов и каждый раз, раз за разом, ничего не менялось.

За сеткой с колючей проволокой можно было отчетливо наблюдать пять армейских палаток, столько же растяжных блоков и около дюжины контейнеров. Самых простых, синих с желтой витиеватой надписью по бокам. В таких же контейнерах развозили товары по продуктовым или доставляли гуманитарную помощь в глухие кварталы его родного города. Праведник и представить не мог, что подобные контейнеры окажутся на богом забытой военной базе в самой глуши. И почему его братьям понадобились именно эти?

Таких контейнеров по трассе ездят миллионы – бери не хочу, думал он. Останавливаешь фуру, размахивая красной тряпкой, и вот тебе уже и еда, и деньги, и домой есть что принести. Если водитель не дурак, так отделается парой сломанных пальцев и получит свой законный счет от страховой. Если нет… естественный отбор никто не отменял. И это намного проще, чем возиться с военными, даже если по базе шастает самый обычный патруль. Но приказ есть приказ. Хочешь дальше быть частью семьи, а не валяться в канаве с проломленным черепом – изволь выполнять. И Праведник честно продолжал сидеть в засаде, кляня застывшее время и откуда-то взявшуюся адскую тоску.

Куда ни глянь – одна пустошь. Ближайший город в часе езды от лагеря. Вокруг ни дерева, ни куста, ни камня. Только небольшой пролесок у дороги, куда он смог спрятать трайк, а впереди – сетка, уходящая из одной темноты в другую, и сторожевые вышки с прожекторами. Праведнику стало казаться, что вокруг вымерло все живое: ничто не ползло, не стрекотало, не пищало, даже ветер не гнул траву там, где прятался единственный наблюдатель.

Неприятное это было место. Дикое. Неживое. Воняло болотом, хотя болота здесь отродясь никто не видел. И чем дольше Праведник наблюдал за лагерем, тем неприятнее ему становилось. Хотелось как можно быстрее доползти до дороги, а потом бегом, прячась в темноте от прожекторов, спуститься по склону, добраться до своего трайка и рвануть в заполненный ослепляющими огнями, резкими запахами и шумными людьми город.

– Ну же. Не дрейфь, не дрейфь, парень, и не такое проходили, – сквозь зубы прошептал он, когда стало совсем зябко. – Тут до полуночи пять минут. Давайте уже, миленькие, двигайтесь, чтоб вас там черти всех перегрызли. Не будете же вы здесь до рассвета ходить взад-вперед. Ведь не будете же, правда?

Как назло, за сеткой ничего не менялось, а время изрядно поджимало.

Праведник сильнее вжался в холодную землю и с остервенением закусил руку, стараясь не заскулить от хлынувшей в самую душу безнадежности. Еще вчера перспектива полежать пару часов на земле и посмотреть в бинокль воодушевляла, а сегодня ужас начал пробирать до костей и вместе с ужасом прибивало чувство, что за ним неусыпно наблюдают. Дело было не в прожекторах, которые били по пустынному полю, и даже не в военных, бродивших по периметру. Он чувствовал силу своей семьи, стоящей за ним. И она казалась куда более могущественной, чем любой автомат.

Праведник был уверен, «Нечестивые» не потерпят трусости и мерзкого побега. Он боялся и не скрывал этого – его страх перед клубом был полон восхищения и благородства. Иногда Праведник думал, что он единственный, кто испытывает подобное чувство. И вера в это становилась только сильнее, когда колонна сверкающих мотоциклов проезжала по центральной улице города. В такие моменты он мог видеть десятки трясущихся цивилов и прочно засевший в их глазах ужас. Ничтожный и мелкий ужас насекомых, который они испытывают перед самой гибелью. Этот никчемный и презренный страх не чета его чувствам.

Одно название «Нечестивые» заставляло белых воротничков и их пуританских мамочек с визгом скупать самые крепкие замки и засовы. Поговаривали, что несколько лет назад Хмурый Лис смог весьма хорошо подняться, открыв подобную лавку на колесах в небольшом городе прямо во время одного из слетов. Он активно продавал амбарные замки и цепи, которые сам же потом с ловкостью срезал. Довольно быстро идею переняли пижоны в пиджаках и галстуках, но были биты и уехали ни с чем.

Праведник усмехнулся, вспоминая эти рассказы. Правдивые или нет, кто теперь разберет. Главное, что от таких воспоминаний страх немного отступал.

Умом он понимал, что президент «Нечестивых» понятия не имеет, скулит сейчас под вышками военных один из его кандидатов или бросается на амбразуру в логове противника. Но уверенность, что за все происходящее (известное и неизвестное) он обязательно заплатит, не покидала ни на секунду.

Праведник не столько боялся смерти, сколько уготованного ему перед этой смертью позора. Он ведь единственный, кому выпал великий шанс стать первым кандидатом до семнадцати. Со своих четырнадцати лет целых два года он спал и видел, как сможет нашить на спину яркий кольт (и сразу, как все члены клуба, сделает такую же татуировку на груди), снизу будет написано гордое Freedom, а верх жилета украсит огромная надпись UnHoly. Для этого всего-то и надо сообщить, когда будет выезжать колонна, узнать количество сопровождения и в какой из машин лежит какой-то очень важный старый ящик, о котором рассказывал ему лично Беркут. Плевое дело одной ночи. По крайней мере, так казалось.

– Бери что хочешь, – как мантру зашептал он девиз «Нечестивых», – бери что хочешь, и плевать на последствия.

Словно услышав его скромную молитву, гребень широкой дороги осветился. Сначала едва заметно. И Праведник не мог сказать точно, это машина едет в сторону лагеря или кто-то из местных решил ночью прокатиться в город. Но через минуту полный восторг прошелся по всему его телу, заставив кулаки сжаться. По насыпной дороге ехало сразу три тягача!

Он повернул голову туда, где под светом прожекторов забегали военные. Не меньше двух десятков человек рванули к ангарам. Еще столько же под лязганье автоматов – к контейнерам.

– Началось!

Из растяжных блоков один за другим выносили тяжелые ящики. Некоторые из них были покрыты копотью, другие – совсем новенькие – поблескивали современными замками.

К своему стыду, Праведник не мог точно определить груз, который нужен президенту. Даже больше: он весьма смутно понимал, что внутри. Были бы здесь Хромой или Центнер, они бы по одному только весу сказали, что там, в этом Праведник не сомневался. Ему же самому еще никогда в жизни не приходилось иметь дел с подобными контейнерами, да что говорить, самое отчаянное «дело» их дворовой банды – налет на продуктовый склад после завоза товара. Прошло все без особого успеха.