Ключ от всех дверей https://litgorod.ru/books/view/23969 Отрывок
Не успела я дойти до машины, как из-за угла вывернула Светка Городецкая — главный редактор факультетской газеты и звезда университетского масштаба (она получила почётное звание «Мисс хореография» в прошлогоднем университетском конкурсе красоты) в сопровождении свиты из двух подружек. Ну не звезда — так, звездулька, поскольку её популярность некоторым образом подорвали (а звание «звезды» и вовсе дискредитировали) перлы какого-то анонимного поэта-самоучки, распространившего в сети свои позорные рифмы типа: «Света — звезда кордебалета», а кое-кто быстро заменил кордебалет искусством орального удовлетворения мужчин. Последний вариант получил самое широкое распространение среди студенческого сообщества. Светка рвала и метала, но линчевать виновника так и не удалось, поскольку следствие, организованное ею посредством Фёдора (он тогда числился её парнем), зашло в тупик после двухмесячного расследования.
Не знаю, что стало причиной: то ли отсутствие у Закревского хватки Пинкертона, то ли подозрения пострадавшей о наличии мерзких поэтических талантов у него же (хотя Федька категорически отрицал свою причастность и к стихам, и особенно к их фееричному сиквелу), то ли оба этих обстоятельства вместе, но терпение друга лопнуло, и они разбежались. На этот раз окончательно: их сложные отношения начались года два назад, и на протяжении всего этого времени они без конца ссорились (с битьем посуды и скандалами), бурно мирились, даже пробовали жить вместе. А как они ругались!.. Не стесняясь публики, будто вулканическая итальянская семья на отдыхе. Сколько в их словах (между прочим, зачастую матерных) было страсти, — эмоции зашкаливали. Высокие, высокие отношения! Мы с Жанной не понимали, как, наговорив столько всего друг другу, можно продолжать быть вместе. И Городецкую недолюбливали. Тогда Федька обижался, но, в общем-то, знал или догадывался почему: его Света была первостатейной стервой.
Федька тяжело переживал разрыв, хотя и умело скрывал этот факт. Я даже подозреваю, что к Светке у него было что-то серьёзное, поскольку именно после неё друг как с цепи сорвался: беспорядочные необременительные связи, бесконечные ночные загулы и всевозможные и не всегда безопасные развлечения. И Городецкая ревновала, хоть и уверяла всех, что Закревский для неё — пустое место. Я не верила, что она его разлюбила, ведь противоположность любви не ненависть, а безразличие. А она не упускала случая напомнить о себе и, если получится (а получалось почти всегда), то и напакостить. Фёдор время от времени не выдерживал и отвечал ей той же манере, но сам прекрасно понимал, что в этой войне не будет победителя — они оба давно её проиграли.
Так или иначе, теперь Федька старался обходить бесноватую Светлану с её скандалами стороной, по возможности самой дальней, поскольку претензии мешали функционированию его бурной жизнедеятельности. Поэтому Светка по случаю предъявляла их мне, как лицу, приближенному к императору.
— Ну, и где же наш член-корреспондент? Статью когда принесёт? Она должна была лежать у меня на столе ещё позавчера!
Вот любого другого Федечка прибил бы на месте за «члена», а этой все сходит с рук, ничего не боится.
— Послушай, Света. Если тебе есть, что сказать Закревскому — ему и говори. Я не Федькин секретарь.
— А чей?
— Ничей. Я вообще не секретарь.
— Ах, да! Как же я могла забыть! — легонько хлопнула себя по лбу Светлана и приторно заулыбалась. — Ты не секретарь! Ты друг! — последнее слово она произнесла голосом Лисы Алисы, уговаривающей Буратино закопать свои деньги на Поле Дураков. Свита мерзко захихикала. — Маейчка, милая, не могла бы ты напомнить своему другу в свободное от вашей дружбы организмами время, что он статью по Ковальскому мне забыл донести. А то он, сволочь, трубку не берёт!
Я тяжело вздохнула. Федька уже давно избавился от почётных обязанностей штатного корреспондента факультетской газеты, но написать статью (последний разочек!) об одном заслуженном меценате нашего университета его уговорила замдекана — этой всемогущей женщине он отказать не мог. Что за война и немцы при этом его ждали в редакции, один бог ведает. В том, что Городецкая не упустит возможности поскандалить, никто не сомневался. Насколько мне известно, в журналистское царство мегеры Федька уже сунулся, но разговаривать на тему его сложных отношений с рыжей ведьмой упорно не желал. Мы с Жанной не настаивали.
— Напомню, Светочка, — любезно улыбнулась в ответ я в попытке избежать словесной схватки, но на благоприятный исход всё же не рассчитывая. — Всё?
— Дай подумать, — Городецкая постучала по подбородку наманикюренным ногтем и возвела очи горе, изображая крайнюю степень задумчивости. — Да, всё забываю рецептик приворота у тебя попросить.
— Которого? На мышином помёте или на слезах, выплаканных в ночь на Ивана Купала тринадцатью девственниками? — саркастически поинтересовалась я.
— Того, что Закревский у тебя вместо кофе хлебает. На помёте, — будто не услышав в моём голосе сарказма, заявила Городецкая.
— Короче, забодала ты меня уже, Света, своими фантазиями. Иди в зад, — зло посоветовала ей я.
— Выбирай выражения, — сверкнула глазами она.
А когда я уже собралась уйти, она меня совсем удивила: взмахнула рукой, набрасывая «расширенную игнорочку» — морок отвода глаз и ушей — наедине побеседовать, значит, желаем. Интересненнько. Только вот мне с ней разговоры вести не о чем.
— Ну и?
— Не боишься, что я Федькиному отцу намекну, что ты его сынулю опаиваешь? — проникновенным тоном поинтересовалась Светка.
Что-то Городецкая совсем шизанулась. Вон глаза лихорадочно блестят, пятнами вся пошла.
— Тебе самой попить бы чего-нибудь не помешало, — пробормотала я.
— Ты сама только что призналась! — заявила она. — Почему он всё время к тебе возвращается?!
— Потому что ты истеричка долбанутая, — объяснила я.
— Да пошла ты! — как-то совсем уж нездорово взвигнула она и... разревелась.
Я растерялась.
Светка всегда выглядела эффектно, отличаясь от всех прочих какой-то породистой красотой — других Фёдор себе не выбирал: копна огненно-рыжих волос, фарфоровое кукольное личико без единого прыща (хотя здесь, думается, без её умений, как одарённой, не обошлось), зелёные глазища, фигура — дай Бог каждому — словом, классическая ведьма.
Несмотря на природную привлекательность, ревела она некрасиво: рот плаксиво кривился, тушь потекла по щекам чёрными ручьями, а под аккуратненьким носиком блестели сопли. Мрак.
Мне даже жаль её стало. Немного.
— Света, ты совсем дура? — печально вздохнула я.
— Сама ты дура! Бездарь! Сучка неполноценная! Закревский возится с тобой только потому, что бабке твоей поклялся! Так что не обольщайся!
— Что ты несёшь?
— Что слышала! Нужна ты ему сто лет в обед! Думаешь интересно ему тебя как клушу опекать? Достала ты его, жизни не даёшь! А меня он бросил, потому что правду слушать каждый день неприятно.
— Да ты уж определись кто я, а то как-то непоследовательно: или уж гений приворота, или подопечный бездарь, — как можно спокойнее ответила я.
А у самой на душе от Светкиных слов так муторно стало... Она, конечно, соврёт — не дорого возьмёт, не думаю, что с Фединой стороны таким вот образом видится ситуация. Не понравилась мне фраза о клятве.
— Разбирайтесь с Федькой сами, — напоследок раздражённо резюмировала я, краем глаза отмечая всплеск активности Светкиных подружек: ни с того ни с сего они принялись отчаянно жестикулировать, для усиления эффекта чуть подпрыгивая и дико тараща глаза.
Я развернулась и гордо пошла к Федькиной машине, как вдруг от удара в спину у меня перехватило дыхание, а перед глазами заплясали чёрные мушки — будто тараном меня отбросило метра на три вперёд. Тормозить пришлось конечностями, только они и пострадали, а могла и головой приложиться! «Белым шквалом» по мне шибанула дура. Хорошо ещё, что силёнок-то у неё маловато. Маловато, но по тротуару коленками проехалась я знатно. Так спокойствие, только спокойствие. Судя по экспрессии нашего разговора (в таком неуравновешенном состоянии как у неё сила разбрызгивается с каждым эмоциональным выбросом), а потом и по удару, Светка выложилась, полагаю, досуха. Я медленно поднялась, мельком глянув на саднящие ладони, коленки и рваные колготки. Хороша, ничего не скажешь! Вот, Федя, бабы твои, а достается мне! Злилась я на него, на Светку, на вселенскую несправедливость, судьбу, наделившую бесполезным даром. Я ведь и ответить ей этим же «шквалом» не могу! И даже несчастная пресловутая «игнорочка» у меня никогда не получалась, которую все используют рефлекторно, когда дело касается применения силы или банального разговора на темы не для лишних ушей. «Но ничего, кое-что я всё же могу», — распаляясь ещё больше, подумала я.
Я провела рукой под грудью, набирая на кончики пальцев как можно больше силы. Та сначала ниточками потянулась за ними, затем накатила, мягко ударила в ладонь и разбежалась до самых плеч, отчего волосы мои взметнулись вверх, будто их ветром разметало. Наверное, со стороны это эффектно выглядит.
Так вот, сила у меня есть. Немного, но мне хватит. С тех пор как я последний раз пользовалась ею, прошло достаточно времени, чтобы накопить целую уйму. Я молча сверлила взглядом в Светкином лбу дырку и хотела ей сделать больно. Так больно, насколько я вообще способна. И понимала, что смогу повторить тот трюк с Федькой. Хотя физически ей больно не будет. Будет страшно. И больно в моральном смысле Я закрыла глаза и, пытаясь максимально сосредоточиться, провела пальцами по векам. А когда отвела от лица руки и снова посмотрела на Светку, то увидела её через сумрак: получилось! Размытая фигура призрачно маячила передо мной, выражения Светкиного лица уже невозможно было рассмотреть, но зато вокруг её тела радужным всполохом сверкала аура. Ну, это я так думаю, что аура.
«Какая яркая!», — мысленно восхитилась я. Только вот в районе грудной клетки страшной дырой чернела большая клякса, размером с ладонь. Она противно пульсировала и будто бы даже дышала. «Это её злость, обида и ревность», — сам по себе возник комментарий в моей голове. «И ещё боль… а ведь она Федьку по-настоящему любит».
Я мотнула головой и быстро затолкала зарождающееся сострадание обратно в великодушные глубины, не давая ему разрастись до угрызений совести. Ну, любит, и любит! Я-то тут при чём? На меня и на мои чувства ей начхать, а я тут буду милосердные сопли распускать. Нет уж! Я решительно перевела взгляд на точку над Светкиной головой, вокруг которой тут же услужливо сгустилось облако сумеречного тумана. Вот они — её мечты, сны, кошмары, страхи. Мечты и розовые сны мне без надобности — и я принялась пристально рассматривать самый тёмный участок. Вот сюда-то я тебе сейчас сыпану порцию гадости.
Но я не успела. Светкин потревоженный стыдный уголок души разверзся, и на меня полилась вся её тайная шкафно-скелетная мелодрама.
Сначала противная мелочовка: изгнание из рода, отчисление из университета, работа маникюршей, безденежье — в общем, классика. Ну, и на десерт — Федькин уход. Хм, последний её страх уже воплотился. Затем Федька пропал, а рыжая ведьма оказалась в тёмной комнате, освещённой тусклым отблеском свечей, перед лежащей в гробу женщиной. Её мамой. Мне стало дурно. Я знаю, что её мама тяжело больна, но есть хорошие шансы полностью выздороветь, мне Федька об этом говорил. Хоть она другого рода, могущественные Дреговичи обещали приложить все силы, чтобы ей помочь. Но Светкин страх мне понятен и… И в продолжение личного Светкиного «фильма ужасов» возникла новая картинка: она одна, в больнице, страшно худая и изможденная, смертельно больна, умирает. И ни единой души рядом. Никому не нужна.
После лицезрения этих сцен с летальным исходом мне совсем поплохело и напрочь отбило желание плодить её страхи. Вся злость на рыжую скукожилась в маленький гаденький комочек и с громким пшиком испарилась. Бли-и-н! Осталось ведь чуть-чуть: потянуть за край картинки и Светка погрузится в свой цветистый, жутко реалистичный кошмар. И будет пребывать в уверенности, что всё это происходит наяву. Я моргнула, прогоняя сумеречное зрение, и снова поглядела Городецкой в глаза. Ругала себя за излишнюю жалостливость по отношению к тем, кто мало её заслуживает. Но заставить себя отомстить таким жестоким способом не могла.
А Светка-то испугалась. Сама по себе. Весь «сумеречный сеанс» вкупе с моими душевными терзаниями занял буквально минуту, но рыжей, похоже, и этого хватило: мой жуткий отсутствующий взгляд (Федька не без содрогания рассказывал мне об этом), невозможность себя защитить из-за опрометчиво досуха опустошенного уровня, плюс неизвестность.
Я ещё ничего не сделала, а она попятилась, запнулась о бордюр, не удержалась и, жалобно пискнув, шлепнулась на свой породистый зад. Ха! Только что вопила, что я бездарь, а теперь сидит попой на асфальте, блестит соплями под носом и боится.
И в момент этого самого пика драматического накала, ни раньше ни позже, хлопнула дверь, и на улицу выскочил Фёдор. Естественно, он сразу просёк наличие «игнора» и незамедлительно сдёрнул пелену. Городецкая усилила эффект дополнительным слёзоизлиянием.
— Свет, ты в порядке? — Федька бережно приобняв рыжую, повел её в сторону офиса редакции. Свита кудахтала рядом и от Городецкой не отставала.
— Она... она... — Светка трясущимся пальцем обличительно тыкала в мою сторону и громко всхлипывала. — Глаза, её глаза... ты видел?
Федька стал белый как простынь.
— Я...
— Позже поговорим, — холодно оборвал меня он.
— Федь, да я ей ничего не сделала...
— Быстро села в машину и ждёшь меня там, — распорядился он, и «пострадавшая» и её сопровождение скрылись в здании корпуса.
Не успела я опомниться, вернулся Федька, достал из бардачка бутылку коньяку, и на ходу отвесил мне парочку нотаций:
— Тебя ни на минуту нельзя оставить, везде успеваешь вляпаться! — приглушённо занудел он. — Зачем ты даром своим размахиваешь? Светка хоть и не большого ума, но иногда соображает очень быстро. Вожусь с тобой как с маленькой! Ну ничего... получишь у меня сейчас, — забормотал Федька себе под нос. — Сейчас я приведу истеричку в чувство и приду.
Мне так обидно стало, что Городецкая тут жертвой вдруг оказалась, а я, видите ли, размахивающая даром злодейка, блин.
— Не надо со мной возиться. Я тебя не просила. А твою клятву бабушке я найду, как низложить. Не беспокойся.
— Что?.. — обомлел Федька. — Ты о чём вообще?
— Ты со мной возишься из-за клятвы. Я тебя достала. Я, дура, думала, что у меня друзья есть… — на эмоциях выпалила я и отвернулась.
— Майя, пожалуйста, сядь в машину, — мягко, но холодно велел мне Фёдор. — Мы поговорим, только не здесь и не сейчас. И я тебе объясню, что за чушь ты несёшь.
И ушёл. Мне так мерзко стало от самой себя. И такое опустошение воцарилось в душе, хотелось только одного — разреветься.
Вот не хотела я ничего такого говорить. И сейчас жалела, что не сдержалась — не справедливо по отношению к Феде... Всё-таки Светка добилась своего.
Я обессиленно бухнулась на скамейку и принялась разглядывать раненые ноги, чтоб хоть как-то отвлечься.
— Возьми, — услышала совсем близко я и, подняв глаза, резко шарахнулась от протянутого мне носового платка, словно вместо него мне совали под нос египетскую кобру.
— Спасибо. Мне ничего не нужно.
— В прошлый раз ты не была такой пугливой, — посетовал оборотень — а это был именно он, естественно — и уселся рядом со мной.
— Запугивание моих соседей для того, чтобы разговорить… некоторым образом ведёт к некоторым тенденциям.
— Да брось. Я тебя уверяю, разговорчивость твоей соседки прямо пропорциональна предложенному в дар алкоголю.
— Да, что же ещё? Ах, да. Меня пугают твои приступы заботы. С чего вдруг?
— Нормальное человеческое участие. Только и всего, — пожал плечами он. — Я не виноват в том, что при каждой нашей встрече ты травмируешь ноги.
— Ровно наполовину человеческое?
— Примерно. Ну же, возьми платок и вытри свою голубую кровь с волшебных коленок.
— Завидуй молча, — фыркнула я.
— Хорошо, — рассмеялся оборотень и снова протянул мне платок. — Буду молча.
— Нужен новый повод меня в чем-нибудь обвинить? — глядя на платок, поинтересовалась я. — Ведьмы ведь ничего не делают просто так. Вот возьму, и начнётся: порчу на тебя навела, прокляла потомков до седьмого колена или не знаю…
— Приворожила? — как-то задумчиво хмыкнул он, но через мгновенье тут же принял нарочито серьёзный вид. — На мышиный помёт? Не говори глупостей. Мышиный — слабовато будет.
Значит, всё слышал и видел. В ответ я только пожала плечами и демонстративно отвернулась. Реагировать на его шутку совсем не было настроения. Он снова хмыкнул, сунул платок в карман, но отставать не пожелал:
— И всё же. Струсила? Или пожалела?.. Зря.
— Тебе-то какое дело? — отозвалась я, флегматично глядя перед собой.
— Просто интересно, почему не швырнула какой-нибудь дрянью этой рыжей в ответ. Была бы в своем праве. Ведь могла. И хотела.
— Какая теперь разница?
— Вид у тебя в тот момент был что надо, даже я проникся. Значит, всё-таки струсила?
— Выбери сам, мне плевать, что ты думаешь.
— А рыжая тебя бездарем назвала, почему? — проигнорировав моё предложение, не унимался оборотень.
— Что ты ко мне привязался? Городецкая абсолютно не пострадала. Вся сила при мне, я ни капли на неё не потратила. Никто из нас не человек. Свидетелей, кроме тебя и её подружек (тоже ведьм) нет. Какие у тебя ко мне претензии?
— У меня претензий нет. А вот Дрегович считает иначе, раз бросил тебя здесь одну. Ещё и с коленками такими.
Слова его меня задели. К глазам непроизвольно подступили слёзы от жалости к самой себе.
— Он не бросил, — предательски дрогнувшим голосом возразила я.
— Тогда почему ты плачешь?
— Я не плачу, — шмыгнула носом я и отвернулась, — тебе показалось.
Он на некоторое время замолчал. Мне это было на руку, поскольку я боялась, что разревусь в ответ на любые его слова, обидные или нет. Ян явно видел, чего стоит мне сдерживаться, но облегчить своим уходом моё, и без того плачевное положение, не торопился.
— Хочешь, я тебя домой отвезу? — почти сочувственно спросил он.
Я не стала анализировать, с чего бы вдруг такие интонации могли появиться в сказанном в адрес ведьмы, и только отрицательно мотнула головой. Наверняка послышалось.
— Тогда, мне, пожалуй, пора, — вдруг решил откланяться он, резко поднялся со скамейки и быстро ушёл.
Я даже удивиться не успела. Через минуту я поняла, почему: ко мне стремительно приближался Фёдор.
— Чего этот от тебя хотел? — буркнул он.
Я пожала плечами. Федька переместил взгляд на мои ноги и в ужасе вытаращил на меня глаза:
— Это что, Светка тебя так? У, кобыла рыжая... — процедил он. И сел передо мной на корточки, заглядывая в глаза. — Май, прости, что наорал...
— И ты прости... — шмыгнула носом я. — Что всякую чушь иногда несу...
